Иди, вещай с горы

Элизабет раньше не видела, как он улыбается, да и голоса его не слышала тоже. Ее сердце сделало отчаянный скачок, а затем будто остановилось. Она могла только стоять и смотреть на него. Попроси он повторить, чего ей надо, Элизабет не нашлась бы, что ответить. И тут, глядя в его глаза, она вдруг увидела, что в них зажегся огонек, какого прежде не было, – а он все так же улыбался, и в этой улыбке была какая-то непонятная заинтересованность.

– Сколько тебе лимонов, крошка? – спросил Ричард.

– Шесть, – не сразу ответила она и, к своему облегчению, увидела, что ничего не изменилось: по-прежнему светило солнце, толстяк сидел у дверей, а сердце колотилось, как прежде.

Но Элизабет не дала себя одурачить; она помнила момент, когда сердце словно остановилось, и знала, что теперь оно бьется иначе.

Ричард положил лимоны в пакет, а она нерешительно приблизилась к прилавку и протянула деньги. Элизабет была в панике, понимая, что не может отвести от продавца глаз, однако и смотреть на него не может.

– Ты сюда с мамой приходишь? – спросил он.

– Нет, с тетей, – произнесла Элизабет. – Мама умерла, – добавила она, сама не зная, зачем.

– А… – отозвался молодой человек. – Моя тоже. – Оба задумчиво смотрели на прилавок, где лежали деньги, потом продавец взял их, но с места не сдвинулся. – Я так и думал, что не мать, – наконец произнес он.

– Почему?

– Сам не знаю. Ты на нее не похожа.

Он хотел закурить, но, бросив на Элизабет взгляд, положил пачку обратно в карман.

– Не обращай на меня внимания, – быстро проговорила она. – Все равно я уже ухожу. Тетя ждет – нам нужно ехать.

Повернувшись, молодой человек пробил в кассе покупку. Элизабет взяла лимоны, он протянул ей сдачу. Она чувствовала, что надо еще что-то сказать – неудобно просто взять и уйти, – но ничего не могла придумать.

– Так вот почему ты такая нарядная сегодня, – произнес он. – И куда вы нацелились?

– На пикник – от церкви, – ответила Элизабет и неожиданно для себя улыбнулась.

Ричард закурил, пуская дым в сторону от нее.

– Любишь пикники?

– Да, – кивнула она, все еще чувствуя себя неловко и в то же время сознавая, что хотела бы вот так стоять и говорить с ним весь день. Ее подмывало спросить, что он читает, но она не осмеливалась. И все же на одно она решилась:

– Как тебя зовут?

– Ричард, – ответил он.

– А меня Элизабет.

– Я знаю. Слышал, как тетя тебя зовет.

– Ну ладно, – сказала она и после долгой паузы добавила: – Прощай!

– Ты что, уезжаешь отсюда?

– Нет, – смутилась Элизабет.

– Ну, тогда до свидания. – Ричард с улыбкой наклонил голову.

– До свидания.

Когда она вышла из лавки, все вокруг стало другим. Улицы, небо над головой, солнце, пешеходы – все чудесным образом изменилось, и прежним уже никогда не могло быть.

– Помнишь день, когда ты пришла в лавку? – спросил Ричард много времени спустя.

– И что?

– Ты была та еще красотка.

– Вот уж не думала, что ты тогда обратил на меня внимание.

– А я не думал, что ты – на меня.

– Ты читал книгу.

– Да.

– А какую книгу, Ричард?

– Не помню.

– Ты тогда улыбнулся.

– И ты тоже.

– Не улыбалась я. Разве что после тебя.

– Но как бы то ни было – ты была просто загляденье.

Элизабет не хотелось сейчас вспоминать, как трудно далась ей борьба за свободу: она была твердой, упрямой, лила слезы, рассчитывая умилостивить тетю, шла на обман, была жестокой. И в результате одержала победу – правда, на определенных условиях. Главное из них – находиться под опекой отдаленной, исключительно добропорядочной родственницы тетки, жившей в Нью-Йорке – именно туда собрался ехать после летнего сезона Ричард, и он звал Элизабет с собой. Там они предполагали пожениться. Ричард говорил, что ненавидит Юг – возможно, поэтому им не пришло в голову начинать супружескую жизнь там. И еще Элизабет останавливал страх: узнай тетя об их отношениях с Ричардом, она нашла бы способ (как много лет назад в случае с отцом) расстроить их союз. Как позднее поняла Элизабет, тогда она совершила первую из многих постыдных ошибок, предопределивших ее падение.

Но, когда стоишь на твердой земле, оглянуться на дорогу, которая привела тебя в определенное место, не то же самое, что идти по ней. Перспектива меняется постоянно; и только когда дорога предательски резко и решительно сворачивает в сторону, или обрывается, или тянется вверх, можно рассмотреть то, что нельзя было видеть раньше. А в те летние дни, даже если бы трубный звук возвестил, что сам Господь сошел с Небес и велит ей вернуться, она вряд ли бы это услышала и, уж конечно, не послушалась. Элизабет жила тогда, словно захваченная огненным смерчем, центром и сердцем которого являлся Ричард. И боролась за то, чтобы быть с ним – только за это; и боялась одного – как бы их не разлучили, а что будет потом, ее не волновало.