Идя через рожь

Более огорчительным оказалось событие, случившееся в 1968 году. Ректор Техасского университета Гарри Рэнсом посвятил свою жизнь пополнению университетской библиотеки разного рода редкими книгами и рукописями, чтобы не отставать от известных коллекций Принстона, Йеля и Гарварда. Добывал он эти сокровища не всегда честными способами. Соревнуясь с богатыми университетами Новой Англии, чьи коллекции собирались долгие годы и пользовались известностью, Рэнсом не брезговал тем, чтобы приобретать автографы здравствующих литераторов, не испрашивая их разрешения. Он нанял в Нью-Йорке агента, занимающегося “торговлей редкими книгами и рукописями” по имени Лью Дэвид Фельдман, чтобы тот ходил по аукционным домам, распродажам имущества и высматривал ценности для коллекции Рэнсома. Говорили, что Фельдман был когда-то простым торговцем из Бруклина, который вдруг возлюбил высокую культуру и открыл на Мэдисон-авеню контору под красиво звучащей, но мало что значащей вывеской “Дом Эль Диэф”. В 1967 году Фельдман ухитрился приобрести довольно внушительную коллекцию сэлинджеровских автографов, куда входило более сорока личных писем к Элизабет Мюррей. Он продал коллекцию Рэнсому, и 6 января 1968 года рукописи и письма стали частью собрания библиотеки Техасского университета. Пришедший в негодование Сэлинджер тут же потребовал ограничить доступ к приобретению Рэнсома, особенно к его письмам.

Инцидент с Рэнсомом имел роковые последствия. Чувствуя себя оскорбленным, Сэлинджер решил принять все возможные меры к тому, чтобы никакая часть его корреспонденции больше не попала в руки коллекционеров. Он попросил Дороти Олдинг уничтожить все свои письма, когда-либо полученные ею, то есть всю их бесценную переписку начиная с 1941 года. Олдинг подчинилась и в 1970 году уничтожила более 500 писем Сэлинджера, стерши тем самым картину целой эпохи взаимного общения и создав трагическое зияние в литературной истории. Весьма возможно, что подобные распоряжения получили и другие друзья и их семьи. К тому же полностью исчезла переписка Сэлинджера с Уильямом Шоном; и самое главное, никто никогда не видел самого, быть может, ценного эпистолярного наследия Сэлинджера — его многочисленных писем к семье, особенно к матери.

Начиная с 1970 года Сэлинджер планомерно занимался тем, что с помощью верной Дороти Олдинг истреблял всяческую документацию, проливавшую свет на его прошлую и нынешнюю жизнь. Однако это маниакальное стремление к закрытости привело к противоположному результату. Он стал еще более знаменит. Каждая попытка Сэлинджера оградить свою жизнь от любопытных взглядов только еще больше его мифологизировала. “Я знаю, что у меня репутация странного, нелюдимого человека, — признавался Сэлинджер. — Я дорого плачу за это”.

К 1970-му у Америки за плечами уже были годы общественных потрясений. Многие города пережили разрушительные расовые бунты, а война во Вьетнаме настолько поляризовала общество, что яростные уличные стычки стали почти что рядовым явлением. Это была эра острого конфликта между расами, полами и поколениями. Попробуем поразмышлять, как в подобной атмосфере бескомпромиссности могли бы быть восприняты новые произведения Сэлинджера. В те годы ценилось действие, бездумное и часто агрессивное, но никак не рефлексия и не духовные озарения. Трудно себе представить, чтобы читатель того времени терпеливо внимал заумным проповедям гениальных детей, ожидая каких-то там откровений.

Однако роман “Над пропастью во ржи” полюбился новому поколению еще больше, чем предыдущему. Дети смотрели на своих родителей с огромным подозрением и так же яростно восставали против “истеблишмента”, как Холден восставал против компромиссов и “липы” взрослого мира. К тому же молодежь разделяла многие пристрастия Сэлинджера, казавшиеся такими странными еще десятилетие назад. В те годы модным стало “возвращаться на землю” к сельской простоте, и тысячи молодых людей отправились в американскую глубинку, чтобы сообща там жить и работать. Неожиданно возникший интерес к натуральным органическим продуктам и к холистической медицине шел рука об руку с растущей озабоченностью экологическими проблемами. Необыкновенно популярными сделались дзен-буддизм и всякие разновидности индуизма. Раздерганное общество испытало мощную потребность в духовном самопознании. Для вовлеченных в эти процессы Сэлинджер стал своего рода пророком, а его образ жизни — эталоном естественности. Сэлинджер же по-прежнему хотел одного — чтобы его оставили в покое.

Несмотря на то что Сэлинджер больше ничего не публиковал, его жизнь продолжала катиться по накатанным рельсам. Он рано просыпался и после медитации и легкого завтрака удалялся в кабинет — писать. С удовольствием возился в огороде, питался экологически чистыми продуктами и лечился гомеопатией. Всегда был в курсе всего, что происходит в “Нью-Йоркере”, и продолжал дружить с Уильямом Максу-эллом и Уильямом Шоном. Изучением восточной философии занимался постоянно и поддерживал связь с “Братством самоосуществления” и Центром Рамакришны-Вивекананды в Нью-Йорке.