Идя через рожь

В сентябре Сэлинджер получил от “Нью-Йоркера” еще один отказ — название произведения при этом упомянуто ме было, но, скорее всего, речь шла о “Полном океане шаров для боулинга”. На этот раз он был так расстроен, что только и 12 октября сумел успокоиться настолько, чтобы написать Лобрано. Сэлинджер сообщал редактору о своем разочаровании, не мешающем ему, однако, осознавать, как непросто было Лобрано отвергнуть рассказ. Отныне, писал Сэлинджер, он решил оставить сочинение рассказов для “Нью-Иоркера” и заняться романом об исключенном из школе парне.

Решение взяться за роман объясняет, почему Сэлинджер не предпринимал попыток опубликовать оставшиеся пять рассказов, о которых нам ничего не известно. Памятуя о достигнутом Сэлинджером к тому времени мастерстве, можно только пожалеть, если они оказались утраченными. Впрочем, раз оба отвергнутых “Нью-Йоркером” рассказа имели отношение к роману, то и остальные могли быть в переработанном виде включены в текст “Над пропастью во ржи”.

Несмотря на то что “Нью-Йоркер” отверг несколько его рассказов, публикации в журнале принесли Сэлинджеру желанное признание. В 1949 году круг его почитателей уже не ограничивался аудиторией “Нью-Йоркера”. Особый интерес к рассказам Сэлинджера проявляли люди творческие: кинорежиссеры, поэты, прозаики. Свежесть его художественного видения и языка сказалась на формировании начинавших в то время больших писателей — таких как Курт Воннегут, Филип Рот и Сильвия Плат. Джон Апдайк признавал, что он “многое почерпнул из рассказов Сэлинджера”. “Как и большинство новаторов в литературе, — отмечал Апдайк, — Сэлинджер нашел новый способ передачи изменчивой, непосредственно переживаемой жизни”.

В 1949 году читателей у Сэлинджера значительно прибыло, в том числе благодаря переизданию нескольких его вещей. Издательство “Даблдей” перепечатало рассказ “Перед самой войной с эскимосами” в сборнике “Избранные рассказы 1949 года”. Жена и коллега Бернетта, Марта Фоули, включила “Знакомую девчонку” в составленный ею выпуск альманаха “Лучшие американские рассказы 1949 года”. В следующем ежегоднике, за 1950 год, Фоули поместила “Человека, который смеялся”, рекомендовав его читателям как “один из самых выдающихся рассказов, появившихся в американских журналах в 1949 году”. Уит Бернетт перепечатал “Затянувшийся дебют Лоис Тэггетт” в сборнике “Стори”: Проза сороковых”. Но больше всего Сэлинджера обрадовал “Нью-Иоркер” — его редакция отобрала рассказ “Хорошо ловится рыбка-бананка” для сборника “55 рассказов из “Нью-Йоркера”, 1940-1950”, признав тем самым, что он входит в число лучших публикаций журнала за целое десятилетие.

Сэлинджера всегда заботило, как его воспринимают посторонние, интересовало мнение окружающих. В своей переписке, личной и деловой, он был неизменно собран, для каждого корреспондента тщательно подбирал тон и выражения. Больше всего на свете Сэлинджер боялся обвинений в заносчивости — в школе и потом в армии ему их предъявлялось немало. С детства он был самолюбив. С годами самолюбие его только крепло — сначала под влиянием материнского восхищения, позже — с достижением все новых профессиональных высот. И хотя самолюбие и высокая самооценка более чем естественны для писателя, Сэлинджер опасался, как бы в нем эти качества не были восприняты как высокомерие и излишняя самонадеянность.

Публикацию рассказа “В лодке” в номере “Харперс базар” за апрель 1949 года сопровождала короткая автобиографическая справка. Двумя годами раньше Сэлинджер отказался писать подобную заметку для журнала “Мадемуазель”. А сейчас к тому же сочинять заметку надо было для журнала, в котором его заставили сократить рассказ. И тем не менее Сэлинджер написал о себе, попутно выразив свое отношение к этому словесному жанру: “Перейду сразу к делу Во-первых, на месте владельцев журнала я бы никогда не печатал автобиографических заметок авторов, которые у меня публикуются. Мне лично, как правило, нет дела до того, где писатель родился, сколько у него детей, как построен его рабочий день и когда его (благородного негодяя!) арестовали за контрабанду оружия для ирландских повстанцев”

“Благородный негодяй” — это был камень в огород Хемингуэя, любившего прихвастнуть и порисоваться. Далее значительный фрагмент текста Сэлинджер посвятил обличению собратьев по перу, сверх всякой меры, подобно Хемингуэю, увлекающихся саморекламой. На их фоне сам он представал образцом скромности и смирения. На случай если кто-то и.» читателей этого не поймет, Сэлинджер прямо назвал себя "невозможным скромником”.

За инвективами в адрес литературных самолюбцев Сэлинджер не дал себе труда написать о том, ради чего заметка, собственно, и составлялась. Он отделался самыми скупыми сведениями о себе. “Я уже больше десяти лет серьезно занимаюсь литературой... — сообщает Сэлинджер читателям. — Я воевал и составе Четвертой пехотной дивизии... Мои герои — почти всегда молоды”.