Хотелось шлепнуть его по лбу за глупое джентльменство.
– Я будил, но ты сказала еще пять минут. И так четыре раза.
А вот теперь захотелось дать по лбу себе.
– Прости, – виновато поджала губы. – Больно?
– Да нет, не больно. Просто такое ощущение, что тысячи блох под кожей прыгают.
– Это с меня, наверное, попадало, – попыталась я отшутиться и, кажется, получилось, раз Никита улыбнулся и даже сел рядом со мной на диване.
– Завтракаем и едем? – спросил он, повернув ко мне голову со взъерошенными волосами.
– Я всё приготовлю. Ты пока поотгоняй блох, – стянула с ног плед и накинула на голые плечи парня.
Оттягивая на ходу край толстовки к коленям и закатывая рукава, подошла к холодильнику. Достала пакет молока, на полке над плитой обнаружила коробку с овсяными хлопьями.
Что ж, значит на завтрак будет овсянка.
Движения мои выходили рваными, торопливыми и слишком нервными. Всему виной чувство неловкости и стыда.
Мы провели вместе ночь! Мы. Спали. В. Одной. Постели.
В какой момент я потеряла осторожность? Куда делось моё чувство самосохранения?
– Тебе помочь? – подпрыгнула от вопроса, разорвавшего мои панические мысли.
Никита встал с дивана и болтая рукой так, будто стряхивал ртутный градусник, подошёл к столу, что разделял нас.
– Нет. Это всего лишь каша.
– Как знаешь, – сел он за стол. – Кастрюли в нижнем ящике.
– Угу, – наклонилась, достала небольшую кастрюльку и зависла, не зная, как включить плиту. Нажала одну сенсорную кнопку, другую, но ничего не произошло.
Чёрт! Придется к нему обратиться, а значит, снова посмотреть в глаза, а это значит, – снова залиться стыдом и быть удушенной собственными страхами, которые сейчас мечутся в голове точно в такой же панике, что и я внешне.
Вдохнула поглубже, расправила плечи и повернулась к парню, старательно избегая контакта глаз.
– Помоги… пожалуйста, – с трудом выдавила слова.
Улыбнувшись уголком губ, Никита вышел из-за стола, обошёл его по дуге и приблизился ко мне. Нажал какой-то тумблер над плитой и только потом коснулся одной из кнопок самой плиты, запустив самую маленькую конфорку, которая почти мгновенно приняла алый цвет.
Поставила на нее кастрюлю, быстро залила молоко и приготовилась ждать, когда оно закипит.
– Ты меня боишься или стесняешься? – спросил Никита, который всё ещё стоял практически плечом к плечу со мной.
Утро начинается не с кофе, а с молчаливо-волнительного разглядывания закипающего молока в кастрюле, а мы, как две лягушки, что вот-вот «сварятся», но продолжают игнорировать сей факт.
– Я… – захлопнула рот. Прикрыв глаза, сокрушенно выдохнула. – Я просто не знаю, как себя вести после всего этого.
Открыла глаза и уставилась на ногти, под которыми усиленно ковыряла, чтобы сосредоточить внимание на чем угодно, только не на парне, что был совсем рядом и всё ещё совсем без футболки.
– Перестань, – Никита мягко разделил мои руки. Подхватил запястья своими пальцами и покачал ими в воздухе. – Ничего плохого или преступного не произошло. Мы лишь уснули на одном диване. Случайно.
– Всё равно неловко.
Знаю, что похожа сейчас на капризного ребенка с надутыми губами, но внутренние комплексы и страхи гораздо сильнее того рационального зерна, что пытается ростком пробиться через бетонную толщу этих качеств.
– Возможно, я сейчас сморожу глупость, но мне нравится такая твоя неловкость. Когда ты чувствуешь себя свободной от мнения окружающих.
– От мнения окружающих можно быть свободной только на унитазе. И то даже там следует быть потише, чтобы… Боже! – зажмурила глаза. – Что я несу?
– Истину, – тихо хохотнул Никита. – И вот такая дерзкая и прямолинейная Яся мне нравится больше всего.
– Не подмазывайся, – остановила взгляд на ласточке на его шее. – Я успокоюсь только тогда, когда догрызу себя до последней косточки.
– Ладно, грызи, – моих запястий он, всё же, не выпустил. – У тебя шрам на правом веке?
– Да, – голос, тронутый воспоминаниями, слегка дрогнул.
– Откуда он? Расскажешь?
– Помнишь, я рассказывала тебе про шутку отчима о том, что других детей находят в капусте, а меня нашли в коробке с уцененными товарами, куда меня положили из-за дефекта глаз?
– Помню, – голос Никиты приобрел стальные нотки.
– Так вот. Эту шутку он сказал на родительском собрании в конце четвертого класса. Тогда обсуждали вопрос выпускного, ну, и того, по сколько скидываться на него. Он там так пошутил, одноклассники услышали, приняли к сведению и на следующий день попытались починить мне карий, как они решили, перегоревший глаз гвоздем, который один мальчик нашел по пути в школу. Я сопротивлялась, и вот…
– И после всего ты поехала в тот город одна?
Ночью я рассказала Никите о том, где и ради чего пропадала несколько дней подряд.
– Я привыкла всё делать одна. Я никому не нужна и поэтому не вижу смысла…
– Мне нужна, – резко оборвал меня Никита.
Потянул за руки на себя так, чтобы я обняла его торс. Неумело, робко.
Неожиданно, его теплые губы накрыли веко, тронутое тонкой белой полоской шрама. Неосознанно вцепилась в его спину, боясь потерять точку опоры и связь с существующей реальностью.