Идиллии, эпиграммы

Издавна дочери Зевса, и с ними певцы, восхваляли
В песнях бессмертных богов и деянья мужей знаменитых.
Музы и сами — богини, богини — богов воспевают.
Мы только смертные люди, и, смертные, смертных мы славим.
Кто же из тех, кто живет под лазурными сводами Эос,
Примет Харит[224]

моих в дом, распахнувши им двери радушно,Не отошлет их обратно, даров никаких им не давши?
Снова вернутся домой не обуты и, жалуясь горько,
Будут опять издеваться за то, что напрасно бродили.
10 Спрячутся снова потом недовольно в ларце опустелом,
Голову грустно склоняя к озябшим от стужи коленям.
Там их обычное место, когда без успеха вернутся.
Кто нынче любит того, что прекрасною речью владеет?
Нет, я такого не знаю. Теперь своим подвигам славным
Люди не ищут хвалы, побежденные страстью к наживе.
Каждый, за пазухой руки припрятавши, ищет, откуда
Денег он мог бы побольше сгрести, а другому — ни крошки,
Разве что краткий ответ: «Мне ближе колени, чем икры.
Мне б что-нибудь перепало! Пусть боги певцов награждают!
20 Стоит ли слушать других? Право, хватит для нас и Гомера.
Тот для нас лучший певец, кто денег от нас не увидит».
Бедные, что вам за радость от золота, скрытого втайне?
Польза богатств состоит не в этом для тех, кто разумен:
В том, чтоб себя самого ублажить, с певцом поделиться,
Многим из близких по крови оказывать добрую помощь,
Также и людям другим; класть на жертвенник частые жертвы,
Быть к чужестранцам радушным; едой усладив их обильной,
Снова домой отпустить, коль будет на то их желанье;
Более ж всех почитать провозвестников Муз вдохновенных,
30 Чтобы, в Аиде сокрывшись, хорошую славу оставить
И не скитаться в слезах на холодном брегу Ахеронта,
Словно бедняк, чья рука от кирки загрубела тяжелой,
Кто свою горькую бедность оплакивал с раннего детства.
Да, в Антиоха[225] палатах и в доме владыки Алева[226]Пищу на месяц свою получало немало пенестов[227];
И пригоняли немало к хлевам у Скопадов[228] к кормушкам
Юных мычащих телят с круторогими рядом быками;
И на равнине Краннонской[229] паслись под небом открытым
Тысячи жирных овец, достоянье радушных Креондов[230].
40 Но что за радость им в том, если сладкая жизнь и дыханье
Скрылись в широкой ладье на мрачных волнах Ахеронта?
С этим богатством несчетным и с благами всеми расставшись,
Много веков пролежали б они средь печальных умерших,
Если б великий кеосский певец[231], искусный в напевах,
Лирой своей многострунной не передал имя потомкам.
Выпала слава на долю и даже коням быстроногим,
К ним, со священных бегов в венках возвращавшихся к дому.
Кто б о ликийских вождях вспоминал, о чадах Приама
В длинных кудрях и о Кикне[232], что женственной славен красою,
50 Если бы древле певцы не воспели их распри и войны?
Сам Одиссей, что скитался меж многих людей чужестранных
Месяцев сотню и двадцать, что самой границы Аида
Смерти не знавши, достиг, что бежал из пещеры Киклопа, —
Долгой бы славы не ведал, покрывшись навеки молчаньем.
Так же Эвмей-свинопас[233], Филойтий[234], быков стороживший;Было б забвеньем покрыто и мощное сердце Лаэрта[235],
Коль ионийского мужа[236] напевы им честь не воздали б.
Людям от Муз лишь одних посылается добрая слава,
Все же богатства умерших развеют по ветру живые.
60 Было б, однако, напрасным трудом — успокаивать волны,
Ветром гонимые бурным на сушу из синего моря,
Или стараться отмыть добела угрюмые камни.
Как человека пронять, пораженного страстью к наживе.
Пусть остается он счастлив, пусть будут несметны богатства,
Пусть к умножению их его вечная алчность снедает!
Что до меня, предпочту уваженье и дружбу людскую
Многим я сотням коней и великому множеству мулов.
Нынче меж смертных ищу, у кого бы я с Музами вместе
Встречен приветливо был. Тяжелы для певцов их дороги»
70 Если покинут их дочери Зевса, судеб властелина.
Но неустанно на небе сменяются луны и годы,
Кони небесные будут колеса вращать колесницы,
Некий появится муж, кто в моей будет песне нуждаться,
Доблестью равный с Ахиллом[237] великим и с грозным Аянтом,
На Симоэнта[238] равнине, близ насыпи Ила-фригийца[239].Нынче уже финикийцы в стране, где скрывается солнце
В крайних пределах ливийских[240], от грозного дрогнули страха.
Вот сиракузян войска за древки хватаются копий,
Крепко плетенным щитом отягчив свои мощные руки.
80 Сам Гиерон[241] опоясан мечом, как былые герои,
Носит он шлем на главе, осеняемый конскою гривой.
Зевс, наш славнейший отец, и владычица наша Афина,
Также и ты, что владеешь с великою матерью вместе
Городом мощным эфирцев[242] близ славных вод Лисимелы[243]!О, если б с острова снова враги наши изгнаны были
Вновь на сардинские волны, чтоб дома и женам и детям
Гибель друзей возвестить! Пусть немного их станет из многих!
Прежние граждане вновь города сваи пусть населяют,
Те города, что дотла сметены были мощью враждебной.
90 Пусть они вспашут поля плодородные, снова без счета
Множество тысяч овец пусть на пастбищах пышных тучнея,
Воздух блеяньем наполнят; пусть снова свой шаг ускоряет
В сумерках путник, завидев, как в хлев возвращается стадо;
Борозды примут посев в ту пору, как звонкий кузнечик
Дремлющих днем пастухов сторожит и с древесной верхушки
Песню свою распевает; и пусть паутиною легкой
Латы затянет паук, и слово «война» да умолкнет.
Пусть возвещают певцы Гиерона великую славу.
Даже и за морем Скифским и в странах, где крепкой стеною
100 Семирамида[244] царица себя окружила отвсюду.
Только один я из них; ведь многих певцов возлюбили
Дочери Зевса; и пусть Аретусу, поток сицилийский,
Тех, кто живет близ нее, и бойца Гиерона восхвалят.
О Этеокла[245] богини, Хариты, издревле Минийский
Любите вы Орхомен[246], что когда-то был Фивам[247] враждебен.Если меня не зовут, я на месте останусь. Но смело
С Музами к тем я пойду, кто нас вместе позвать пожелает.
С вами же я не расстанусь — что может быть людям приятно,
Если Харит с ними нет? Всегда я с Харитами буду.