Идиллии, эпиграммы

Снова ответил ему богоравный старик-землепашец:
«Путник, как видно, пришел ты сюда по воле бессмертных;
Все, в чем нуждаешься ты, исполняется так, как желаешь.
Сам здесь находится Авгий, чей Гелиос славный родитель.
С сыном Филеем[310]

своим, повелителем мощным, вчера лишьСнова из города он возвратился домой и немало
Дней проведет на осмотре несметных богатств на равнинах.
В мыслях своих и цари полагают, что будет сохранней
Все их хозяйство, коль сами к нему прилагают заботу,
60 Шаг поскорее направим к нему; и тебя провожу я
К нашим загонам, где, верно, с тобою мы встретим владыку».
Молвив, повел он его, предаваясь в уме размышленьям,
Шкуру звериную видя, дубинку, что еле рукою
Можно обнять; этот странник откуда—охотно спросил бы;
Речь он, однако, сдержал, хоть из уст она и стремилась:
Слово боялся промолвить, — а вдруг не ко времени будет?
Видел он — путник спешит. Неизвестны ведь мысли другого.
Было замечено псами тотчас же людей приближенье,
То ли по запаху кожи, а то ли по шуму от шага. . .
70 Лаем залились ужасным и вмиг отовсюду помчались
Против Геракла они, сына Амфитриона. А к старцу
С радостью бурной ласкались и прыгали, вкруг увиваясь.
Он же, к земле наклонясь, поднимал с нее камни, где можно,
Гнал от себя их назад и пугал их, повысивши голос,
Им угрожая сердито, и этим их лай успокоил.
В сердце ж доволен он был, что так верно загои охраняли
Псы, когда не был он здесь. И такое он вымолвил слово:
«Ох, вот так зверя на славу придумали боги-владыки!
Людям на помощь он дан! Уж как человеку послушен!
80 Если б к тому же еще владел он разумною мыслью,
Если бы знал он всегда, ему гневаться надо ли, нет ли —
Зверь ни один бы не мог с ним поспорить о равном почете.
Ныне ж он больно гневлив, да к тому ж и кусаться охотник».
Молвил, и, шаг ускоряя, дошли они так до загона.
Гелиос этой порой коней своих к мрака пределам.
Вечер ведя, повернул. И отары овец разжиревших,
С пастбищ своих возвратясь, наполняли хлева и закуты.
После же них, несчислимы, теснились одна за другою
Много коров и в движенье на тучи, несущие влагу,
90 Были похожи, когда их по небу вперед погоняет
Южного ветра напор или северный ветер фракийский.
Нет этим тучам числа, проплывающим в воздухе мимо.
Нет и конца им; так много за первой гонит рядами
Ветра напор, позади ж собираются снова другие;
Так же шли без конца за коровами снова коровы.
Скоро заполнено все — и равнина кругом, и дороги —
Было идущим скотом, и мычаньем его огласилось
Тучное поле. Хлева наполняться коровами стали,
Ноги влекущими, овцы ж в загонах открытых остались.
100 Вряд ли слуга хоть один — а числом они были несчетны —
Здесь при коровах стоял, оставаясь без дела спокойно:
Этот, доить собираясь, повязкой из кожи, с ремнями,
Ноги корове покрепче вязал, чтоб стояла спокойно;
Этот к их маткам любимым телят подводил малолеток,
Лакомый сладкий напиток желавших сосать поскорее;
Этот — подойник держал, тот был занят выжимкой сыра;
Этот — бычков разгонял по загонам, от телок отдельно.
Авгий, меж них проходя, со вниманьем осматривал стойла,
Глядя, довольно ль забот пастухи прилагают к именью.
110 Вместе с ним сын и Геракл, погруженный в глубокую думу,
Шли за владыкою вслед, окруженным таким изобильем.
Сам Амфитриона сын, хоть владел он в груди своей мощной
Чуждым любому волненью, всегда не колеблемым сердцем,
Все же дивился и он, столь несчетную милость бессмертных
Видя. Не мог бы никто никогда ни сказать, ни помыслить,
Будто всем этим владеет один или даже и десять,
Если бы даже цари всей земли им стада подарили.
Только лишь Гелиос сына почтил таким даром чудесным,
Сделав его меж людей богатейшим царем над стадами.
120 Также и к пастбищам всем прилагал непрестанно заботу
Сам он. И ввек не случалось, чтоб эти стада посетили
Мор иль болезни, что могут сгубить все труды скотоводов.
Больше и больше коров становилось, все лучше и лучше
Делались из году в год и рождали ему ежегодно
Множество юных телят — и к тому ж не быков, а телушек.
Триста быков с ними вместе на пастбище тучном ходили.
Белыми ноги их были, а сами черны; и две сотни
Рыжих паслося еще; были все уже годны для случки.
Кроме же этих, еще выгоняли быков, посвященных
130 Солнцу, — их было двенадцать; и, словно как лебеди, были
Все ослепительно белы, от прочих быков отличаясь.
Вместе с другими пастись не хотели; особо на пышном
Пастбище вместе паслись, красотою своей величаясь.
Если ж из диких трущоб быстроногие хищные звери,
Выбежав на поле вдруг, за разбредшимся стадом следили,
Первыми, запах их чуя, быки эти к бою стремились,
Рев испускали ужасный, сверкали глаза их убийством.
Всех же сильней был один; выдавался он крепкою мощью,
Также и дерзостью; звали его Фаэтон[311]; волопасам
140 Яркой звездой он казался за то, что, идя меж другими,
Он между всеми сиял, выделяясь красой и осанкой.
Только лишь мертвую шкуру сверкавшую льва он завидел,
Тотчас помчался вперёд на Геракла, следившего зорко,
Бок ему думал пробить он своей головою могучей.
Мигом владыка Геракл охватил его крепкой рукою
Слева за рог и, пригнувши к земле его мощную шею, -
Тяжестью всею упасть на колени заставил; уперся
После плечом и назад оттолкнул; и от сильной натуги
Мускул пониже плеча, приподнявшись высоко, раздулся.
150 Диву дивились и царь, и Фидей, его отпрыск разумный,
Также и все пастухи, что быков охраняли рогатых,
Амфитрионова сына увидя безмерную силу.
После, покинув поля плодородные, в город направил
Шаг свой Филей и с ним вместе Геракл необорно могучий.
Вышли они на дорогу, которая разного люда
Много несет на себе, и, окончили шагом поспешным
Путь по тропинке, бежавшей от хлева меж лоз виноградных;
В зарослях светло-зеленых вилась она еле заметно.
Тотчас же к отпрыску Зевса высокого, шедшему сзади,
160 Авгия сын дорогой обратился с такими словами,
Голову ласково к гостю над правым плечом повернувши:
«Гость, о тебе я давно уже многие слышал рассказы;
Ныне же в мыслях моих, о тебе ли шла речь, вспоминаю.
Прибыл из Аргоса к нам раз один человек; в середине
Жизни стоял он; ахеец он был, из Гелики приморской.
Нам он поведал тогда, окруженный эпейцев толпою,
Как из аргивян один, той порой как он был там, сразился
С зверем, ужаснейшим львом, устрашением всех землепашцев,
Жившим в глубокой пещере близ рощи Немейского[312] Зевса.
170 Только наверно не помню, из Аргоса был ли святого
Он, иль во граде Тиринфе[313] он жил, иль, быть может, в Микенах[314] —Этого я не припомню. А родом, как будто я слышал,
Если запомнил я верно, он был из потомков Персея.
Думаю я, не свершил этот подвиг никто из аргивян,
Кроме тебя. Говорит мне о том эта львиная шкура,
Рук твоих мощное дело, что плечи тебе покрывает.
Ныне же мне расскажи, чтобы все я узнал моим сердцем,
Правильно ль я догадался, герой, или я заблуждаюсь:
Тот ли ты самый, о ком нам, внимавшим, рассказывал долго
180 Этот ахеец геликский? Как звать тебя именем верным?
Мне расскажи, как добился над гибельным зверем победы,
Как и откуда явился он в край многоводный Немейский.
Этих чудовищ вовек ты не мог бы увидеть в Апиде[315],
Если бы даже хотел: этот край их вовек не рождает;
Только медведи там есть, кабаны и жестокие волки.
Вот потому и дивились все те, кто рассказ этот слышал.
Многие, помню, из нас говорили, что лжет чужестранец,
Дерзким своим языком забавляя того, кто внимает».
Это сказавши, Филей отошел с середины дороги
190 В бок, чтобы рядом идущим, им всем было места довольно.
Тот, обогнавши его, обратил к нему слово такое:
«Авгия сын! Ты и сам-то, о чем ты мне задал вопросы,
Мог уж раньше, наверно, узнать без труда, по порядку.
Нынче ж подробно тебе расскажу о чудовище этом
Все, что случилось тогда, если хочешь ты это услышать.
Только откуда взялось, не скажу, и никто из аргивян,
Сколько бы ни было их, дать бы ясный ответ был не в силах.
Думаем мы, что один из богов, наши жертвы презревши,
200 Бедствие страшное это послал на людей форонейских[316].
Словно как бурный поток, что прибрежные топит равнины,
Жадный обрушился лев; чаще всех он терзал бембинайцев[317],
Живших всех ближе к нему, нестерпимые муки терпевших.
Это как первый мой труд к исполненью тогда предназначил
Мне Эврисфей[318] и велел покончить со зверем ужасным.
Лук я мой гибкий забрал и навесил колчан мой глубокий —
Стрелами был он наполнен; взял в левую руку дубинку
Крепкую, с толстой корой, из согнувшейся дикой маслины —
Мне по руке; я, найдя на отрогах святых Геликона,
210 Сам целиком ее вырвал, сплетенья корней не испортив.
После, когда я пришел в эту местность, где лев находился.
Лук свой сейчас же я взял, натянул тетиву жиловую
Против изгиба и вынул стрелу, приносящую боли.
Всюду мой взгляд обращал и высматривал страшное диво:
Раньше его я увидеть хотел, чем меня он почует.
Близилось время к полудню. Следов никаких я в округе
Вовсе заметить не мог, также не было слышно и рева.
Не было вкруг никого из людей ни при стаде, ни в поле
Между засеянных нив, к кому бы я мог обратиться:
220 Бледным охвачены страхом, попрятались все по усадьбам.
Долго носили меня по горам густолиственным ноги,
Прежде чем встретил его я и тотчас померялся силой.
К вечеру близился день. Он, к ущелью свой шаг направляя,
Шел, пресыщенный и мясом, и кровью. Косматую гриву,
Морду с пылающим взглядом следы оскверняли убийства,
Также и грудь, а усы свои он облизывал жадно.
Тотчас же я поспешил за кустарник тенистый укрыться;
Там, на тропинке лесной, ожидал я его приближенья.
Чуть подошел он поближе, стрелу ему в левую ногу
230 С лука спустил я — напрасно: стрелы острие не проникло
В мясо ему, «о обратно в зеленую траву упало.
Рыжую голову вдруг от земли удивленно он поднял,
Все вкруг себя осмотрел, обегая всю местность глазами;
Пасть он разинул и все показал свои жадные зубы.
Я же вторую стрелу с тетивы опустил, раздраженный
Тем, что из рук я моих стрелу пустил понапрасну;
В грудь я попал, в середину, где легких находится место.
Шкуру опять не -пробила стрела, приносящая муки,
Снова упала от лап недалеко, в бессилии тщетном.
240 В третий собрался я раз натянуть тетиву, в своем сердце
Злобу тая; но увидел, глазами вращая своими,
Зверь меня страшный и, хвост вкруг колен обвивая огромный,
В битву рванулся немедля; и шея и мощный затылок
Вздулись от страшного гнева, и вздыбилась рыжая грива:
Так он взбешен был; хребет на спине, словно лук, изогнулся;
Сжался он весь, как комок, приседая на икры и бедра.
Так, как столяр колесничный, искусный во многих работах,
Фиговый ствол молодой, что ему без труда поддается,
Гнет, нагревая в огне, чтобы сделать круги для сиденья, —
250 Вдруг из-под рук вылетает весь ствол этот с нежной корою,
Будучи согнут уже, и прыжок совершает далекий, —
Прыгнул так лев на меня устрашающий, силы собравши,
Мяса отведать стремясь. Защищаясь , я левой рукою
Стрелы поднял и одежду двойную, покрывшую плечи;
Правой рукой нацелил в висок я дубинку сухую,
В голову бросил ее; и дубинка из дикой маслины
Разом ударилась с силой об голову с гривой косматой
И на куски разлетелась. А он, до меня не допрыгнув,
Все ж не упал, а остался стоять, но на лапах дрожащих,
260 Голову вниз опустив; глаза его мраком покрылись;
Был в его черепе мозг поколеблен от мощи удара.
Я же, пока он стоял без сознанья от боли жестокой,
Быстро решился, чтоб он не успел опять отдышаться;
Страшную шею сдавил, ухвативши пониже затылка,
Бросивши в сторону лук и колчан мой, что крепко был слажен
Сильно душил я его, и могучими сзади руками
Я упирался, чтоб он не поранил когтями мне тела,
Задние ж лапы ступнями к земле я придавливал с силой,
Севши верхом на него и бока ему сжавши ногами,
270 Долго, пока, наконец, не поднял его вверх за лопатки.
Был без дыханья он; взял Аид его душу великий.
Стал размышлять я потом, как бы шкуру мне с гривой косматой
С мертвого зверя содрать, отделивши от тела. Работа
Эта была нелегка. Невозможно шкуру разрезать
Было железом и камнем: усилья мои были тщетны.
К счастью, один из бессмертных вложил мне в мой ум помышленье —
Львиную шкуру разрезать его же когтями; я быстро
Ими ее ободрал и себе ее на плечи бросил
Для обороны в сраженье смертельном, терзающем тело.
280 Вот каким образом гибель настигла немейского зверя,
Людям самим и стадам их принесшего много несчастий».