Иоанн Моланус в «Трактате о священных образах и картинах» (1570) посвятил отдельную главу персонажам и сценам, которые побуждают к похоти. Ее текст почти целиком сложен из цитат предшественников: от Климента Александрийского (II–III вв.) и Гильома Дуранда, епископа Мендского (XIII в.), до Эразма Роттердамского и Амброджо Катарино Полити. Позиция Молануса была умеренно осторожной. Он тоже критиковал наготу, способную ввести в искушение или несовместимую с достоинством святых. Так, его возмущали образы младенца Христа с неприкрытыми гениталиями. Он ошибочно утверждал, что это недавний вымысел и художники прошлого так не писали Спасителя. В то же время Моланус стремился сохранить многие образы и сюжеты, которые кому-то могли показаться вызывающими, но на самом деле не порочили Бога и святых, а прославляли их. Например, он защищал изображения Девы Марии, которая, обнажив грудь, вскормившую Христа, ходатайствует перед ним за грешное человечество[679]
.Что делать с визуальными непристойностями или слишком фривольными трактовками библейских сюжетов? Убрать с глаз юношей, женщин и вообще простецов; исправить, как-то скрыв опасную наготу; попросту уничтожить[680]
. Возьмем изображения нагого младенца Христа. На фресках или алтарных панелях его пенис стали записывать, а на скульптурных образах — отбивать[681]. Самый известный пример борьбы с наготой — судьба обнаженных фигур на фреске Страшного суда, которую Микеланджело в 1536–1541 гг. написал в Сикстинской капелле[682]. Его титанические тела, как сформулировал Олег Воскобойников, были призваны выразить «величие и несгибаемость человеческой души», явить «истинное благородство человека в каждом мускуле тела»[683]. Еще во время работы папский церемониймейстер Бьяджо да Чезена обвинил художника в безнравственности. По его убеждению, тот украсил часовню папского дворца фигурами, которые скорее подошли бы для общественной бани или харчевни[684]. Не меньшее отторжение фреска вызвала у консервативного кардинала Джанпьетро Карафы — будущего папы Павла IV (1555–1559), при котором будет учрежден Индекс запрещенных книг. Карафа предложил фреску закрасить.Среди обличителей-моралистов оказался и поэт Пьетро Аретино, известный порнографическими стихами и едкой сатирой на сильных мира сего. Взъярившись на Микеланджело, он писал, что тот поставил искусство выше, чем религию, и изобразил мучеников и дев в непотребном обличье. Вера, которая подрывает веру других людей, по его словам, хуже, чем безбожие. После смерти Микеланджело звучали предложения вовсе избавить храм от непристойной фрески и ее уничтожить. При папе Павле IV художнику и скульптору Даниэле да Вольтерре было поручено прикрыть непристойную наготу набедренными повязками или фиговыми листками. За это он получил прозвище
Рис. 195. Сегодня св. Екатерина Александрийская одета в платье, а св. Власий, который стоит у нее за спиной, глядит вверх — на Христа-Судию. По этой гравюре, выполненной до правок, сделанных да Вольтеррой, видно, что изначально эта мученица была обнажена, а св. Власий сзади смотрел вниз — на нее. Исходная версия у многих вызвала возмущение, поскольку казалось, будто он пялится на ее зад.
Джулио Бонасоне. Копия «Страшного суда» Микеланджело, ок. 1546–1550 гг.
Сама фреска, написанная в Ватиканском дворце, была доступна лишь взору избранных: пап, кардиналов, высшего духовенства и их свит. Однако ее копировали, и отпечатки расходились по Италии и Европе. В XV–XVI вв. благодаря гравюре и распространению печатной книги изображения нагих тел (персонажей библейской истории, античных богов и богинь, различных персонификаций, героев и героинь откровенно эротических сцен) стали доступны новой, намного более широкой аудитории — не только властной, имущей и образованной элите. Нагота манила, смущала и возмущала. Многие образы подверглись правке — одни еще до Тридентского собора, потребовавшего изгнать из церковной иконографии все морально или догматически сомнительное, другие — после него[686]
.Рис. 196. Энеа Вико. Венера, Марс и Вулкан, 1543 г.