Идол, защищайся! Культ образов и иконоборческое насилие в Средние века

Почитая богов, созданных рукой скульптора, человек оказывается в плену пагубной иллюзии. Климент Александрийский (ум. ок. 215 г.) ясно об этом сказал в «Увещевании к язычникам»: «Ведь если некоторые живые существа не имеют всех чувств, как, например, черви и гусеницы, или те, что с рождения кажутся увечными, как кроты и землеройка, которую Никандр называет слепой и страшной, они все равно лучше, чем эти совершенно глухие ксоаны и статуи. <…> Есть много живых существ, которые не имеют ни зрения, ни голоса, как, например, устрицы, которые тем не менее живут, размножаются и вдобавок испытывают воздействие луны. Статуи же бездеятельны, бесполезны, бесчувственны; они привязываются, прибиваются гвоздями, приколачиваются, выплавляются, шлифуются, пилятся, обтесываются, выдалбливаются. Ваятели бесчестят немую землю, изменяя подлинную ее природу, побуждая других при помощи своего искусства поклоняться ей. Сами же создатели богов поклоняются не богам и демонам, как мне кажется, но земле и искусству — тому, чем является статуя»[510].

Христианская критика идолопоклонства была основана на убеждении, что язычники не только молятся ложным богам, но и обожествляют саму материю идолов, отождествляя образ с прообразом. На это сетовали и некоторые языческие философы, например Цельс (II в. н. э.). Когда христианство, несмотря на изначальный отказ от почитания любых изображений, к IV–VI вв. создало собственный культ образов, главный аргумент, объяснявший его отличие от идолопоклонства, состоял в том, что христианин, молясь перед иконой, обращается не к самому образу в его материальности, а к его невидимому прообразу — Богу или святому.

В Средние века борьба с идолопоклонством, которой занимались ветхозаветные ревнители единобожия или раннехристианские святые, обличавшие римлян-язычников, не была позабыта. Любые изваяния чужих божеств, с которыми католические клирики сталкивались в ходе религиозных миссий или завоеваний, уподобляли идолам из Ветхого Завета или житий. Уничтожение местных божеств и храмов было одним из главных инструментов распространения христианства, колонизации новых земель и аккультурации покоренных народов — сначала внутри Европы, а потом, в эпоху географических открытий, и вне ее: в Новом Свете и в Азии[511].

Само собой, в героических нарративах о торжестве христианского света над языческой тьмой велика доля риторики и литературных топосов — «общих мест». Нам зачастую трудно понять, на каком уровне следует интерпретировать конкретный текст и описанные в нем методы борьбы с идолами. По древним лекалам может строиться как рассказ о расправе над ложными божествами, так и реальная расправа, стоявшая за этим рассказом. Как бы то ни было, читатели житий и хроник явно извлекали из них не только диатрибы в адрес идолопоклонства, но и практические уроки по борьбе с ним. Средневековые тексты полны описаний того, как именно очередной святой idolum contrivit («идола сокрушил») или simulacrum destruxit («истукана разрушил»)[512].

Например, доминиканец Мартин Поляк (ум. 1278) в популярнейшей «Хронике пап и императоров» пересказывал предание о том, как папа Григорий Великий (590–604) некогда очищал Рим от языческих изваяний, в которых обитали демоны. «Дабы семена древних ересей не умножились, он приказал отсечь статуям демонов головы и конечности». Тем самым «корень ереси был сокрушен, а христианская истина воссияла во всей полноте»[513].

Еще более подробно казни и сожжение идолов, на этот раз принадлежавших поморским славянам, описаны в «Житии Оттона Бамбергского» (ок. 1060–1139) — католического миссионера, «апостола Померании». Как рассказывает его автор Эбон Михельсбергский, в 1128 г. в городе Гюцкове (Chozegow) Оттон приказал расчленить огромных истуканов (simulacra, sculptoria), которым поклонялись язычники. Идолам отсекли руки и ноги, вырвали ноздри и выкололи глаза, а потом сожгли[514]. Глядя на это зрелище, одни язычники призывали проклятие на головы тех, кто поднял руку на их богов. Другие отвечали, что если бы те действительно были богами, то смогли бы себя защитить, а если они немы и недвижны, то, значит, в них жизни нет[515]. Симпатии средневекового агиографа тут, конечно, на стороне сомневающихся, а бессилие и немота идолов свидетельствуют об их пустоте. В XVI в. те же аргументы протестанты-иконоборцы выдвигали против распятий и статуй святых, а полемисты, защищавшие католическую церковь, были вынуждены парировать, что священные образы терпят поругание так же смиренно, как и святые, которых они изображают.