— Забоялся? Ну и вали! Сначала тебя выгонят из института за хронические прогулы и неуспеваемость. Потом ты пойдешь искать работу и не найдешь ее. Пособие по безработице у нас несколько меньше, чем в Америке, но пару месяцев, при твоей выносливости, протянешь. Потом тебе все-таки повезет: возьмут сторожем. Холодными ночами ты будешь сидеть в кaком-нибудь сыром складе, в руках у тебя будет незаряженная берданка, а во рту — кариес. Через полгода сопьешься и пойдешь попрошайничать под церковь. Конкуренты тебя будут бить как иноверца. На депортацию и не надейся! Потом…
Мамай нанес еще несколько жирных мазков, обрисовав мрачную картину будущего непослушного фармацевта. Подавленный Тамасген хранил молчание. Ему стало страшно.
— Ладно, — смягчился кладоискатель, — я дам тебе шанс пойти другим путем. Если будешь хорошо себя вести. После дела отправлю домой контрабандой. Кстати, я надеюсь, ты не будешь претендовать на часть тела вождя? Впрочем… В зависимости от твоего вклада в общее дело ты все-таки получишь долю. Я пожалую тебе… Точно! Когда я добуду вождя, то отпилю у него палец. И дам тебе. Может быть. Но думаю, что дам. Я тогда буду добрый. А? Хочешь? Палец! Из чистого золота! Замечательный такой пальчик! Мизинец. Нет, лучше указательный. Но это все! Больше не проси. Только палец.
Мамай вдруг развеселился. Его потешала мысль о том, что если клад обнаружится в бюсте, то там не будет не то что пальцев — там не будет даже рук. С другой стороны, если
— Поздравляю, — бодро сказал чекист.
— За что? — Приподнялся иноверец.
— Только что на конкурсной основе ты зачислен в бригаду старателей. С испытательным сроком, конечно.
— А что делают старатели?
— Старатели — это дяди, которые старательно отмывают золото. Меня мы назначим бригадиром. Кто против? Единогласно.
Глава 6. Диссидент
Потап разрабатывал план розыска и присвоения клада.
"Можно, — рассуждал он, — все подозрительные памятники просто-напросто скупить, но для этого потребуются такие деньги, которые появятся только после захвата клада. О том, что памятники ему продадут в кредит, нечего и помышлять. Другой способ довести население до бунта, и затем останется только ждать, когда из всех разгромленных памятников отыщется нужный. Это был бы, пожалуй, самый верный и, главное, дешевый путь к обогащению. Но здесь одному не справиться. Нужна организованная группа соратников. А где их взять? Работать на общественных началах сейчас дураков нет. Есть две веские причины, по которым граждане готовы добровольно объединиться: деньги и идея, которая может принести деньги. Денег, конечо, он им не даст — самому не хватает, а вот идею — пожалуйста. Идея… Идея… Нужна идея…"
Бригадир расхаживал по комнате и искал идею. Компаньон затаился в уборной.
Творческую идиллию нарушил неожиданный визит. Без всякого предупреждения дверь отворилась, и в номер заглянула одетая в нутриевую шапку голова.
— Можно? — спросила голова.
— Прием по личным вопросам по четвергам, — сухо бросил Мамай, не оборачиваясь.
Обычно, услышав столь однозначный ответ, посетитель извинялся, аккуратно прикрывал дверь, хлопал себя по лбу за рассеянность и уходил. На улице он на пальцах высчитывал день недели и приходил к выводу, что явился именно в четверг, но так как этого не могло быть, незадачливый гражданин, сомневаясь и стесняясь, принимался расспрашивать прохожих, действительно ли на дворе стоит четвертый день недели. Убедившись, что действительно, он останавливался как вкопанный, вновь хлопал себя по лбу и собирался поворачивать обратно. Но, сообразив, сколь глупо опять проситься на прием и утверждать, что сегодня четверг, гражданин вяло шел домой и дожидался следующей недели.
Именно на это и рассчитывал Потап. Поэтому он был несколько удивлен, когда за его спиной послышалось настойчивое сопение.
— Кто здесь товарищ предсказатель? — спросил пришелец.
— Что вам угодно? — оглянулся Мамай.
Гость стыдливо осмотрел свое нескладное туловище, снял шапку, пригладил чубчик и застыл.
— Вы кто?
— Сидорчук. Игнат Фомич.
— Еврей?
— Зачем? — опешил гость.
— Так, подозрительно славянская фамилия. Хотя пока это не важно. Слyшаю вас.
— Я по политическому вопросу. Пришел вот узнать… — Сидорчук замялся, — хотел спросить… можно ли надеяться…
— Ясно. Вы — бывший политический деятель. Так?
— Так.
Пророк усадил посетителя на стул и, скрестив на груди руки, строго посмотрел на него сверху вниз, как завуч на провинившегося оболтуса.
— Парторгом небось были? В рембыттехнике?
— Я… я диссидент, — заявил Игнат Фомич и со вздохом добавил: — Был.
— Тем более. Ну, и чего же вы от меня хотите?
— Видите ли… я… Как бы это сказать… Я как бы возражаю против нынешней власти.
— А вы возражаете в принципе или вообще? — деловито осведомился пророк.
Поставленный в тупик таким каверзным вопросом, Сидорчук надолго задумался.