Читаем Идолы театра. Долгое прощание полностью

Глобальный мир предпочёл бы, чтобы традиции, возрождающиеся в локусах, носили характер не высокого, а рыночного традиционализма. Последний – более удобен. Лес необходимо одомашнить. Это – глянцевый сувенир, даже, если он имеет форму вульгарного этницизма, как на Украине, ведь в роли локуса может выступать не только регион, но и целое государство. Традиции, замыкаясь в автономном агрессивном пространстве, одновременно развертывается в динамике времени: так постколониальная культурная антропология, якобы озабоченная судьбами аборигенов, формирует свои капиталистические придатки. Один из них – Украина – стал не только инструментом развития монопольного рынка, но и геополитическим инструментом противостояния России. Ультраправое движение, приобретая черты локального хуторянства, воистину становится источником метафизической ненависти. Такие локусы нужны рынку. И они не воспринимаются им как пустота (без-местность), наоборот, таким локусам активно насаждаются «уникальные местные черты» (вспомним проект «Ингерманландия» в России). Порой эти черты носят признаки гибридности. Ведь в локусах действительно проживают субэтносы, или же локусы заселяются воображаемыми этническими группами, чью идентичность надо искусственно смоделировать на основе комбинаторности, кросскультурности, сочетания местных и пришлых черт, черт основного региона и его периферии, черт, необходимых для расшатывания ситуации в регионе и стране. Так, многие скептики, разоблачающие наличие колониальных целей в политике регионов, навязанной ЕС России, рассматривают пограничные русские пространства (например, Калининград как особую экономическую зону) как очаги расшатывания федеративного баланса, как точки раскола русской цивилизации[44].

Результатом деятельности локусов является фрагментация – распад того или иного культурного гештальта на отдельные самодостаточные идентичности, которые начинают противоречить друг другу. Некоторые из них желают доминировать над другими. Отличия преувеличиваются: Иной всегда оказывается более Иным, чем он есть на самом деле. В конечном итоге, отличия становятся абсолютными, фрагментацию сменяет еще более радикальный процесс – фрагмеграция: разборка и пересборка отдельных частей идентичностей, что приводит к приумножению гибридов и, в конечном итоге, к полному хаосу войны всех против всех, к возвращению постмодерна в первобытное кочевое состояние номадического общества. При помощи фрагментированных атомарных частиц транснациональные структуры расшатывают и ослабляют национальные государства. Постоянные миграции, компрессии и трансгрессии в динамичном современном мире вроде бы приводят к детерриторизации, но при этом ее орудием остается возвращенная на свое место и искаженная территориальность.

Именно поэтому глобалисты, толерантно относясь к хаосу локусов, как и к хаосу мемов и медиа-вирусов, весьма негативно настроены по отношению к национальному государству (если только это не сервисное государство-колония вроде Украины). Государство мешает рынку, превращаясь в громоздкое бюрократическое порождение индустриального прошлого, обреченное на гибель: так полагают транснациональные монополисты[45]. Национальным интересам государства ими тут же противопоставляются интересы мировой «либерал-демократии», идеологией которой является космополитизм. При этом под последний подводятся разного рода традиционные эзотерические базы, но космополитизм не имеет ничего общего с классическим космизмом. Если классический космизм – универсален, то космополитизм – партикулярно локален. Он представляет собой синдром «общих своих» и защищает узкие монопольные интересы глобального рынка. В то же время, в отличие от поддержанной кибернетическими технологиями «ноосферы», подлинный космизм не требует отказа от своих национальных и духовных корней, от традиционализма и патриотизма. Чтобы мыслить космично, не обязательно становиться манкуртом: общее и частное, универсальное и партикулярное, мировое и национальное сочетаются в мировоззрении человека по принципу «матрешки». Глобалистический космополитизм, наоборот, требует такого отказа от национальности: партикулярность рынка конфликтует с партикулярностью группы. Но, что, безусловно, заслуживает особого внимания: глобальный космополитизм, осуждая за патриотизм, например, Россию, ничего не имеет против этноцентризма на Украине. То есть, национальное культивировать «нельзя», а националистическое – можно и даже нужно. Это ли не высшая несправедливость? Быть приручённой местностью – можно и даже нужно в рамках космополитизма, быть без-местностью – нельзя. Безместность – слишком Реальное: она подлежит отмене. Гиперглобализм пытается снять с повестки дня государство и действовать посредством единства глобального и локального начал «через голову» национального.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Теория культуры
Теория культуры

Учебное пособие создано коллективом высококвалифицированных специалистов кафедры теории и истории культуры Санкт–Петербургского государственного университета культуры и искусств. В нем изложены теоретические представления о культуре, ее сущности, становлении и развитии, особенностях и методах изучения. В книге также рассматриваются такие вопросы, как преемственность и новаторство в культуре, культура повседневности, семиотика культуры и межкультурных коммуникаций. Большое место в издании уделено специфике современной, в том числе постмодернистской, культуры, векторам дальнейшего развития культурологии.Учебное пособие полностью соответствует Государственному образовательному стандарту по предмету «Теория культуры» и предназначено для студентов, обучающихся по направлению «Культурология», и преподавателей культурологических дисциплин. Написанное ярко и доходчиво, оно будет интересно также историкам, философам, искусствоведам и всем тем, кого привлекают проблемы развития культуры.

Коллектив Авторов , Ксения Вячеславовна Резникова , Наталья Петровна Копцева

Культурология / Детская образовательная литература / Книги Для Детей / Образование и наука
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука