Иду на свет

Чтобы отвлечься — хлопает крышкой ноутбука и берется за готовку. В голове прокручивает слова, которые должна сказать чуть позже — когда позвонит маме. Настраивалась на то, каким должен быть тон. Перестраивала свою неделю, ведь теперь всё иначе. Она должна быть всегда рядом. В самые сложные и самые важные моменты.

Они снова должны стоять, как когда-то, плечом к плечу.

Её мутит, есть не хочется совершенно, но если руки не занять — они будут откровенно дрожать, поэтому она пытается работать, чисто механически.

— Помочь чем-то? — углубившись в себя, Санта проворонила приближение Дани. Нарезавший перец нож выскочил из пальцев вместе с тем, как сама девушка вздрогнула.

Будто током ударило, хотя он просто сзади подошел. Положил на бедра руки, прижался…

— Нет, спасибо…

Когда Санта снова схватила нож, оглянулась, улыбнулась натянуто, смотрел на доску чуть хмуро.

Конечно, у него были вопросы. Конечно, она странно себя вела. Просто говорить не готова. Надо пережить, принять, потом…

— Всё нормально? — Данила переспросил, отрывая взгляд от доски, всматриваясь в повернутое к нему лицо. Попытался глаза поймать, но Санта не дала — свои опустила. Кивнула, потом снова на доску…

Как сторонний наблюдатель отметила, что зачем-то закусывает нижнюю губу и напрягается. Ждет, когда он отойдет…

А он — нет.

— По учебе всё сделала?

Задает новый вопрос. Получает в ответ новый лживый кивок, но видит только затылок. А ещё слышит частый стук ножа по доске.

— Сант…

Окликает чуть уставшим голосом и старается ее развернуть, сильнее сжимая бедра. Она же мотает головой и сопротивляется, ускоряя движения кистью…

— Ты не голодный, что ли? — спрашивает притворно легкомысленно, так же притворно улыбнувшись через плечо.

Мазнула взглядом по лицу, но тут же съехала.

И сама знала, что не голодный. А даже если да — куда больше голода его волнует нетипичное поведение. Просто сейчас её максимум — это расплакаться. Вылить на ни в чем не виноватого, ничего не подозревающего и ничего не способного сделать ушат своей шоковой боли. А зачем? Чтобы прочитать в его взгляде сожаление?

— Мне чая хватило бы…

Данила ответил честно. Спокойно, негромко. У Санты сердце сжалось.

Она снова отвернулась. Дорезала. Сделала шаг в сторону, чувствуя, что мужчина позволяет.

А потом сам прижимается бедром к столешнице и смотрит, как она двигается.

— Всё нормально, — хмурится в ответ на обращенное к нему заверение. Не верит. Правильно делает.

— Ты с матерью поругалась? — А потом предполагает абсолютно невпопад, пусть и вполне логично.

Заставляет Санту замереть. Её саму и сердце. Они в жизни не ругались почти ни разу. С Леной невозможно ругаться. Это она святая… Она светлая… Она не заслужила, чтобы так…

На глаза наворачиваются слезы, которые могут пролиться. Санта запрокидывает голову и смотрит в потолок, моргая…

— Сант… — Данила окликает, делает шаг к ней, а она выставляет в сторону руку.

— Лук, Дань. Не надо…

Врет сдавлено, привычно пытаясь проморгаться. Внутри адски больно. Снаружи — притворное спокойствие.

И только глаза — две дырки, через которые пытается плакать перепуганная душа. Но кто же ей даст…

— Посмотри на меня.

Данила вроде бы просит, но Санта хорошо его знает — голос не так спокоен, как мог бы быть.

Она несколько раз моргает, непроизвольно спину выпрямляет, собирается…

Исполняет просьбу. Смотрит. Только так, как хочет сама, — через стекло. Немного гордится собой — смогла. Видит, что Данила реагирует иначе — скулы напряжены.

Несколько секунд смотрит просто. Дышит так, что можно уловить движения грудной клетки. Потом закрывает глаза, выдыхает, трет лицо, снова вскидывает на неё.

— Опять? — и задает вопрос, понять смысл которого сходу у Санты не получается.

— Что «опять»? — она шепчет, а в ответ получает не веселую, но усмешку.

— Заход по кругу? Всё же хорошо было там. Почему так же хорошо тут быть не может? Что опять не так?

Данила задает череду вопросов, и пусть Санта понимает, что они, наверное, закономерны… Но на душе становится гадко… И говорить не хочется.

— Опять с жиру бешусь…

Но зачем-то хочется делать больнее себе же.

Санта произносит, Данила кривится. Это не тот ответ, который он хотел бы получить после дня подозрительной молчанки.

Но и в том, что сам сделал поспешные выводы, Санта не виновата.

Они оба не безгрешны. Он мог бы не колупать вот сейчас…

Хотя и она ведь могла поделиться…

Если бы не то, что на сковороде трещат овощи, на кухне было бы совсем тихо, а так…

Данила смотрел с сожалением и приглушенной злостью. Санта — неправдоподобно равнодушно, позволяя душе тонуть в болоте…

— Ладно… Захочешь поговорить — давай. Я понял, что сейчас не настроена. Ужинать не буду. На встречу съезжу.

Вот так стоять можно веками. Но это — неконструктивно. И сторону разума привычно принимает Данила.

Отталкивается от столешницы. Предупреждает, ответа не ждет. Разворачивается и идет из кухни.

Санта слушает, как обувается, берет ключи, открывает квартиру…

Смотрит, как на не выключенной сковороде, содержимое которой она отправит в мусор, подгорают ломтики, чувствуя себя одним из них.

Что же за манера такая?