Иду на задержание!

— Жалеть тут не о чем, — не приняв шутки, отозвался Зимин. — Радоваться надо. А то, что будто бы без полезного действия ходим, воздух пинаем, так я не согласен. Людям спокойнее, если нас видят, — раз. А два — дебоширам напоминание: будешь выступать — управа, тут она. Значит, польза от нашей с тобой службы даже тогда, когда, кажется, только ходим да по сторонам смотрим. И хорошо, если бы до своего часа без происшествий продежурили…

— Кажись, сглазил, — буркнул Чередниченко, ускоряя шаг. Впереди из белесой морозной мглы показался человек, нелепо размахивающий руками и мотающийся по дороге от обочины к обочине.

— Вдрыбага! — определил Зимин.

— Если б только пьяный. Шапки на нем нет, грабеж, поди… — Петр еще издали узнал своего недавнего многословного знакомца: Желтухин, — вспомнил он. Вид у него был совсем жалкий. Один глаз багрово заплыл, другой пьяно остекленел, из углов рта тянулась слюна.

— Вот, — он с усилием вытянул руки, пошевелил красными пальцами: — Перчатки сейчас сняли… Шапку тоже… Двое… М-мерзавцы…

— Куда они пошли? — прервал Чередниченко.

Желтухин слабо махнул рукой в сторону шахтового клуба.

— Вы останьтесь с потерпевшим, — Чередниченко показал на Морозова и Пещерова. — В штаб его. Позвоните в отделение милиции: иду на задержание.

Петр бросился вперед, сразу же с ним поравнялись Зимин и Ажичаков. Скоро клуб, ни души. Неожиданно за поворотом в проулок метнулись две долговязые фигуры. Окрик только добавил им скорости. Петру стало трудно дышать. Проклятые ремни, которыми достигается бравый вид! Может, сделать предупредительный выстрел? Ладно, еще рывок и потом… Он понял, что убегают молодые парни, один, видать, ненамного старше другого, может, даже несовершеннолетние. «Нынче они как на опаре растут, а вот мозги за длиной не успевают, и в таком возрасте ребята бывают более жестоки, чем взрослые, — думает Чередниченко, чувствуя себя в полушубке, как в скафандре. — Сейчас они, дурачки, смекнут, что надо поврозь убегать».

Действительно, на перекрестке тропинок парни побежали в разные стороны. Чередниченко кинулся, как ему показалось, за более взрослым.

— Вы за тем! — крикнул он Зимину и Ажичакову.

Его беглец обернулся на крик и в этот момент Петр достал его рукой, пальцы поймали глянцевитый материал болоньевой куртки, но ноги скользнули с утоптанной тропы и он, подминая под себя долговязого, рухнул в глубокий снег. Был момент, когда парень, чуть не вывернулся, и его рука дотянулась до кобуры, но Чередниченко все же сумел надежно впечатать парня в снег. Тот, наконец, сипло выдавил: «Пусти, сдаюсь…» Петр чуть ослабил нажим и вдруг почувствовал, как что-то горячее и длинное пронзило его бок. Поймав освободившуюся руку парня, он с силой сдавил запястье. Парень ойкнул, нож выскользнул в снег. Но теперь Чередниченко почувствовал, что с каждым мгновением теряет силы и впервые со страхом подумал, что подлый юнец, снова пытающийся вылезти из-под него, может завладеть его пистолетом. А сейчас должны подойти Зимин с дружинником. И из его же оружия… Ну, уж нет! Крови у него много, вся не выбежит. Надо держать…

Зимина он увидел даже раньше, чем ожидал. Тот вел задержанного, следом шел Ажичаков.

— Держи этого, — приказал он. — Меня, кажется, порезали… Пойду доложу.

Чередниченко заставил себя подняться и, пошатываясь, двинулся к клубу. Будто издалека послышался голос Зимина:

— А ну, ложись рядом! И не двигаться!

«Правильно, Женя, — медленно подумал Чередниченко. — Это надежнее. Сейчас вот я ребят вызову и доставят их, дурачков…»

Мысли вдруг перескочили. Подумал, что завтра заканчиваются январские каникулы — снова Маньке и Тоньке в школу, что жена, наверно, еще не спит, укачивая малышку, и опять не миновать разговора о другой работе. Хорошо еще, если рана пустяковая…

Он умер, дойдя до клуба, в котором был телефон, необходимый ему, чтобы сообщить о задержании преступников.

ОСОБАЯ ПРИМЕТА

Перед следователем, худощавым молодым человеком, сидел нагловатый широкоплечий мужчина, знающий себе цену. На обычные анкетные вопросы — фамилия, год рождения, место жительства — отвечал с подчеркнутой готовностью, громко и вразумительно. Лишь в глазах таилась злая ехидная усмешечка. Однако роль смиренника ему была явно не по плечу. С каждым новым вопросом все слышнее становились в ответах резкие ноты раздражения.

— Вы знаете, Овчинников, за что вас задержали?

— Ни боже мой, даже не догадываюсь. Может, приняли за какого-нибудь преступника? Слышал, у новокузнецкой милиции это бывает.

— Вы подозреваетесь в краже из магазина. — Следователь назвал время и место совершенного преступления.

— Очень интересно! Рассказывайте дальше.

— Рассказывать придется тебе, — решительно оборвал следователь и, как предусматривал, перешел на «ты». — Действовал ты не один. Кто еще?

Овчинников раскатисто захохотал, потом, разом оборвав смех, участливо осведомился:

— Недавно работаете?