Иду на задержание!

Он вошел в редакцию, вскинул руку к мохнатой шапке-ушанке, но тут же спохватился, что одет в штатское, и по-мальчишески стушевался. Даже уши порозовели. Не привык, видать, человек по редакциям ходить. Отрекомендовался глуховатым голосом:

— Старшина милиции Евгений Соломонов. Со стихами. Лежал в больнице, написал. Слабые, наверно… Но уж больно ребята хорошие, о них стихами надо…

И снова стушевался, как будто извиняясь, что беспокоит занятых людей пустяковым делом.

Среднего роста, худощавый, лицо бледное — не красит больничная койка! — глаза ясные, задумчивые. Почему-то не верилось, что этот человек, видимо, трепетно ожидающий сейчас оценки своего сочинения, недавно, презрев смерть, бросился под выстрелы охотничьего дробовика.

Стихи были действительно не ахти какие. Но в простеньких строчках ощущалось неподдельное стремление передать свои чувства читателям. И даже завершающий стихотворение «дежурный» куплет

И ночью, и днем, в туман, непогоду,
В бурю, мороз и полуденный зной —
Всегда ты на страже,
                               всегда в карауле,
Сотрудник милиции,
                              друг боевой,

звучал искренне. Возможно, такими стихи казались через призму события, в котором автор проявил настоящий свой талант: быть человеком высокого долга.

…Сумерки опускаются на село. Стадо давно пригнали, но кое-где во дворах еще певуче дзинькают о подойник тугие струйки молока. Евгений особенно любит эти тихие вечерние часы, когда остаются позади дневные заботы, которых у участкового уполномоченного всегда предостаточно. Уже шестой год, как он в милиции, и нет спокойного дня. Когда был разъездным киномехаником, и то меньше приходилось трястись по дорогам. Вот завтра надо ехать в Асановку — снова загулял один из «крестников». «На какие деньги?» — размышляет старшина, неторопливо направляясь домой после поездки в соседнюю бригаду. «Жена, наверно, опять сейчас начнет: недомовитый, только и норовишь из дому удрать. Как будто не понимает, какая у него служба. Не приедешь куда-нибудь заранее, не поговоришь вовремя с человеком — и может случиться непоправимое… Конечно, трудно ей одной управляться. Трое детей, огород. То ли отпуск взять? Дом подлатаю, картошку окучу…»

Сзади, в дальнем конце села, неожиданно раздались гулкие звуки, будто пастух щелкал кнутом.

«Кто-то стреляет…», — прислушавшись, тревожно подумал Евгений. Он повернул назад и побежал на выстрелы. Навстречу ему спешили двое подростков.

— Ой, дядя Женя! — захлебываясь от волнения, закричали ребята. — Пьяный Яцук хочет всех перестрелять. Уже своего брата поранил!

Выстрелы щелкали уже совсем близко.

«Из дробовика бьет», — определил Евгений. — Двустволка у него знатная, может хоть кого положить».

— А ну быстро домой! — прикрикнул он на подростков. — Нечего тут глазеть, не театр.

Плотные сумерки окутали дома. Фигуры людей, столпившихся на безопасном расстоянии от ограды Яцуков, были уже плохо различимы.

— Где он? — тяжело переводя дыхание, спросил Евгений.

Ответа он не услышал. Его заглушил громкий звук выстрела со стороны яцуковской бани. Евгений бросился туда.

— Его отец с матерью в бане прячутся! — услышал он крик вдогонку.

Снова грохнул выстрел.

«Теперь надо осторожней, — приказал себе Евгений. — Продырявит запросто, а потом родных порешит. Мне необходимо его унять…»

Он поставил пистолет на боевой взвод.

Вот вырисовался низенький расплывчатый силуэт бани. Старшина лег на рыхлую землю. Где ж Яцук? Тишина. Только издали доносится приглушенный шум толпы, обсуждающей чрезвычайное происшествие, да где-то сиротливо воет собака. Яцука не видать, не слыхать. Видимо, тоже прислушивается.

Но вот от стены отделилась тень, послышались грузные шаги.

— Эй, кто тут? Не подходи, изничтожу! — раздался сиплый голос.

«Неужели услышал, как я полз? — удивился Евгений. — А может, кричит просто так, на всякий случай? Все же надо к нему с другой стороны, чтобы врасплох захватить, без выстрела взять».

Он осторожно начал огибать баню. Между тем Яцуком снова овладела ярость. Он стал бить прикладом в дверь бани, выкрикивая:

— Выходь, гады! Все одно вам не жить!

В подтверждение слов грянул выстрел.

«Через дверь бьет! — мелькнула мысль у старшины. — Сразу из обоих стволов. Убьет ведь так он их».

Он вскочил, забыв про осторожность, рванулся вперед.

— Стой! Бросай ружье!

На миг Евгений заметил прямо перед собой широкую тень, вывернувшуюся из-за угла. И одновременно ударил выстрел.

Старшина упал вниз лицом, далеко вперед выбросив руку с пистолетом, и почувствовал, что теряет сознание. «Попал в живот, — со страхом подумал он. — Неужели все? Нет, нет! Надо выстрелить, заставить его бросить ружье… Но почему таким неимоверно тяжелым стал пистолет?»

Стоя в пяти шагах от распростертого на земле старшины, Яцук торопился снова зарядить еще дымящуюся от выстрела двустволку.

«Движение, еще движение… Сбесившийся зверь… Сейчас щелкнет затвор, потом…»