Иегуда Галеви – об изгнании и о себе

Вот и сейчас встал среди ночи – не было сил возвращаться в сон, – приснилась большая комната в общежитии, заставленная неприбранными постелями; их владельцы поспешили отправиться на праздник жизни, а я остался один. Я тоже порывался уйти куда-нибудь, но всякий раз снова и снова оказывался в той безлюдной комнате с разбросанными чужими вещами… Чтобы избавиться от навязчивого видения, только и оставалось встать и взять одну из длинного ряда ещё не прочитанных книг. Однако не могу сосредоточится. Всплыли в памяти слова писателя Альбера Камю: «…Самая большая заслуга человека в том, чтобы жить в одиночестве и безвестности». Почему-то подумалось о том, что некоторые со своеобразной психикой, попав в Иерусалим, представляют себя Машиахом. Моё же воображение – в пределах деяний царя Соломона, оставившего непревзойденные псалмы, государство на грани распада и «Экклезиаст» – книгу, повествующую об эфемерности жизни, о том, что старания достичь могущества и славы ни к чему не ведут – все равны перед лицом смерти.

Скоро начнёт светать, а сон всё не идёт ко мне. Пью снотворное, вытягиваюсь на постели и стараюсь проследить процесс засыпания. Нет, не спится, никак не могу избавиться от обрывков мыслей… Комната – замкнутое пространство, то ли круглое, то ли квадратное. Интересно, нирвана, то есть ощущение отсутствия причастности к жизни, помогает абстрагироваться от сознания своей ненужности? Пожалуй, нет; евреи, в отличие от индусов – страстный, деятельный народ, нирвана не для нас.

Снова пытаюсь читать… не могу сосредоточиться. Только и остаётся, что отмечать звуки, метящие тишину: рокот холодильника, нарастающий и затихающий гул самолёта, стук палки полуслепой женщины, что живёт этажом выше, – у неё тоже бессонница, вот и ходит по комнате. Завести бы аквариум с золотыми рыбками, говорят, если следишь за движениями рыбок, отвлекаешься от своих мыслей, успокаиваешься. Отвлечься бы и от нестерпимой боли в спине, пью обезболивающее – не помогает.

Мучит страх за внука: легко возбудимый, нетерпеливый мальчик ни с кем не может поладить. Я часто слышу сдерживаемый плач в его голосе. Ни к кому и ни к чему не причастный, он звонит мне – единственному, кто готов терпеть его крики, истерику. В такие минуты, что бы я ни говорил, он не слышит меня. Вспоминаю свою юношескую депрессию, длившуюся до тех пор, пока не понял: только я сам могу наполнить смыслом свою жизнь.

Выхожу на балкон, страшит чернота ночи; на небе ни луны, ни звёзд. Слышал, так бывает в минуты, предшествующие утренней заре, когда только и остаётся, что переждать этот непроницаемый мрак.

– Зачем человек живёт? – однажды спросил мой мальчик.

Я растерялся, не знал, что ответить. Сказал первое, что пришло на ум:

– Чтобы быть счастливым.

– Как быть счастливым?

– Заниматься тем, что тебе интересно. У каждого свои способности, своеобразное видение мира…

– А ты счастлив? – перебил меня внук.

– Да, я делаю то, что хочу, но по-настоящему буду счастливым, когда ты приедешь.

– Значит, любовь к человеку важнее любви к какому-нибудь делу и всяким умным занятиям?

– Нужно и то и другое. Вот только любовь к человеку не всегда бывает взаимной, а своё дело всегда при тебе.

– Ну да… – в раздумье проговорил Арик и, как всегда, не прощаясь положил трубку.

А я, как всегда, остался с ощущением незаконченного разговора и надеждой, что внук услышит меня.

Возвращаясь к своим мыслям, представил себя в веках с неизменным желанием понять замысел Творца. Читаю «Иудейскую войну» Иосифа Флавия и вживаюсь в ситуацию тех лет. Перед этой войной, закончившейся разрушением Иерусалима и Храма, в Иудее было несколько партий, течений. Часть народа уповала на милость Бога, судьбу: мол, человек всего лишь вплетён в события истории и нет смысла в кровопролитном восстании против непобедимой Римской империи; дескать, у Всевышнего есть свой план и он позаботится об избранном Им народе. Фарисеи и Синедрион были против восстания, ибо понимали его исход. Зелоты, напротив, рвались в бой – устраивали засады против римлян и даже убивали миролюбиво настроенных соплеменников. Фанатизм зелотов довёл население страны чуть ли не до гражданской войны.

Римляне понимали, что за их победами следит весь мир, и были беспощадны, ведь стоило евреям добиться независимости, и тут же восстали бы другие покорённые ими народы. По мере того, как завоеватели проявляли жестокость, всё больше миролюбиво настроенных евреев переходили в активную партию зелотов, призывающих к войне; «что может быть почётнее и славнее, чем умереть за заветы отцов». Да, силы неравны, но «кто из храбрых не знает, что души, разлучённые с телом мечом в строю, внедряются в чистейший эфирный элемент между звёзд, откуда они светятся потомкам, как добрые духи и покровительствующие герои».[183]