Иегуда Галеви – об изгнании и о себе

Будучи духовными потомками Иуды Маккавея, галилеяне рвались в бой, однако недостаточно укреплённые крепости быстро оказывались в руках римлян. Ни мужество восставших, особенно ценивших свободу, ни талант стратега Иосифа не могли спасти последний оплот – крепость Йотапата, – выдержав 47-дневную осаду, она пала. Иосифу вместе с сорока защитниками крепости удалось бежать и спрятаться в пещере. Их там ждала мучительная голодная смерть, или смерть от руки римских солдат, или они могли оказаться захваченными в плен и проданными в рабство. «И пока есть возможность умереть свободными людьми, мы не станем рабами», – решили последние оставшиеся в живых повстанцы. Поскольку самоубийство в иудаизме – преступление перед Богом, достойным выходом из безнадёжной ситуации показалось предложение Иосифа заколоть друг друга. Для чего следовало метать жребий – кто кого должен лишить жизни. Прожив три года среди ессеев, Иосиф, наверное, рассказывал об их отношении к смерти: «Умереть не страшно, отдавая свои души, мы их получим снова чистыми, безгрешными». Случилось, что, оставшись один на один с последним сотоварищем, он убедил его сдаться победителям и сохранить жизнь. Кто-то увидит в этом случайность, а кто-то – Божий промысел.

Я, подобно Иосифу, понимая пагубность войны с Римом, следую за ним – священником первой череды – во вражеский лагерь. То было не предательство, а желание спасти Иерусалим и Храм. И ещё вера в своё предназначение – оставить описание истории Иудейской войны. Читаю «Жизнь Иосифа Флавия», где он рассказывает о своём положении тех дней: «При осаде Иерусалима я много раз подвергался смертельной опасности, потому что иудеи старались захватить меня, чтобы покарать, а римляне всякий раз, когда терпели поражение, думали, что это происходит из-за моего предательства и часто обвиняли меня перед императором, прося наказать меня как продавшего и их тоже».[181]

Представляя себя на месте Иосифа, думаю, что даже унижение перед возглавлявшим римскую армию Веспасианом, презрение единоверцев, не приближавшихся к нему меньше чем на семь шагов, лучше злодеяний особенно воинственных сикариев (кинжальников), презревших в ходе войны все моральные законы – они убивали не только врагов, но и своих, не разделявших их взгляды. Не пощадили и первосвященника Ханана, который считался великим человеком и последней надеждой умеренных. В Талмуде сказано: «Храм был разрушен из-за беспричинной вражды между евреями, которая как три греха, вместе взятые: идолопоклонство, разврат и кровопролитие».[182]

Вера в переселение душ не исключает того, что в одном воплощении я был одержимым сторонником вооружённого восстания, а в другом, убедившись на собственном опыте в пагубности войны, – противником насильственных действий. Память души, живущей в том или ином теле, её ответственность за содеянное в некотором смысле определяет наше поведение в новом воплощении. Другими словами – в каждом новом земном обличье душа обогащается приобретённым опытом и знаниями, что позволяет уяснить причины и следствия поведения людей. Я уже был богатым и бедным, высоким и низкорослым, удачливым и невезучим, господином и рабом. Не потому ли с лёгкостью вживаюсь в состояние разных людей: в сомнения предводителя войска по поводу начала войны, в медленно угасающее сознание раненого солдата, в отчаянье земледельца, потерявшего свой урожай. Но не могу представить себя на месте зелота – фанатика, убивающего собрата только потому, что он видит ситуацию иначе. Впрочем, может быть, Иосиф Флавий в своих описаниях Иудейской войны не был объективен к тем, которые, в отличие от него, ради независимости не дорожили ни своей, ни чужой жизнью.

Когда ночью не могу уснуть, чего только не приходит в голову: обрывки не связанных друг с другом мыслей сменяют друг друга… Почему-то вспомнились демонстрации по поводу Первого мая и Октябрьской революции, на которые принуждали ходить в институте и на работе, они были для меня пыткой. Разговаривать с человеком один на один интересней, чем участвовать в шумных праздниках, массовках. А если случалась очередь за чем-либо, я всегда оказывался последним – не нырять же в толпу. Одиночество – наказание или благо? Никто не разделяет мои одинокие вечерние прогулки, когда можно смотреть на проступающие на небе звёзды, вслушиваться в тишину…