Иегуда Галеви – об изгнании и о себе

– Сейчас там началась разработка нефти и газа. Построили десятиэтажные дома, а тогда только и были, что обнесённые высокими заборами из тёса избы, обледенелые колодца, брёвна и грязь. Спустя год познакомилась с Владиленом, то первые буквы Владимира Ильича Ленина. Он только вернулся из армии – первый парень на деревне, высокий, плечистый, одной рукой меня поднимал. Работал он заведующим продовольственным складом. У нас была свадьба, всё как полагается: с показом простыни, бросанием денег, деньги я подметала в избу берёзовым веником – это означало, что жить будем в богатстве. Отец Владилена русский, а мать – ханты. Семья работящая, но пьющая. Работали без продыха и так же без продыха пили. Пили и блевали. В хате всегда стояли два-три бидона с брагой, что доходила до градуса, да так, чтобы не меньше водки. Жили, как и все вокруг: работали и пили до потери сознания. Очередная ревизия продовольственной базы Владилена обнаружила крупную недостачу, за что и посадили его на три года. Я бы ждала, но очень уж тошно было видеть пьянство. Вернётся муж из тюрьмы, и всё будет по-прежнему. А мне мерещилась необыкновенная жизнь, дальние дороги… Тогда-то я и получила путёвку в Ленинград на курсы повышения квалификации при педагогическом училище имени Герцена. Потом поступила в педагогический институт, познакомилась с Марком Гинзбургом, снова была свадьба… Мы неплохо жили, вот и сейчас звал меня в Германию.

– Почему не поехали?

– Не хочу увозить отсюда своих детей. Царство Божье наступит в дни второго пришествия Христа, когда евреи соберутся на своей земле.

Заметив, что Шаббат уже кончился, гостья поспешно поднялась и со словами, что ей ещё столько всего нужно переделать за вечер, направилась к двери. У порога оглянулась, спросила:

– Какие пироги вам понравились больше? С капустой или с яйцами?

– И те и другие замечательные, но с капустой, пожалуй, вкусней.

– В следующий раз принесу с капустой и грибами, – пообещала Надя и тщательно закрыла за собой дверь.

Я же ходил по комнате, изживая впечатления её рассказа; представлял тоненькую, худенькую девочку в телогрейке, плывущую против течения устоявшихся в тех диких краях нравов. Насчёт Христа ничего не стал ей говорить, всё сложится само собой; дети будут служить в армии, сделают гиюр и приобщатся к вере своей выселенной из Польши прабабушки Саломеи. Впрочем, в Израиле свобода вероисповеданий, каждый волен выбирать.

Опять же, не по крови, а по настрою души человек причастен к той или иной религии. Сколько раз, читая историю своего народа, вспоминал племянника основателя еврейской философии Филона Александрийского – Тиберия. Отказавшись от веры отцов, он служил прокуратором Иудеи и казнил много соплеменников. Он же в Иудейской войне способствовал успеху римских войск в разрушении Иерусалима. Хорошо, что Филон не дожил до тех дней. Есть и те, которые, не будучи иудеями, ощущали себя перед лицом Всевышнего и спасали евреев. И таких больше, чем отказавшихся от своих корней. Часто вспоминаю консула Японии в Литве – Тиунэ Сугихару. Вопреки воле правительства своей страны, сотрудничавшего с гитлеровской Германией, он до последней минуты, пока печать была в его руках, торопился выписывать транзитные визы людям, обречённым немцами на уничтожение.

Давид, мой сосед, без которого квартира кажется большой и неприютной, приедет из Кирьят-Арбы через два дня, мне только и остаётся, что вернуться к книгам и своим прерванным размышлениям о событиях нашей истории. Если Первый Храм был воздвигнут при царе Соломоне во времена высшего национального единства, то разрушение Второго Храма и рассеяние иудеев, игнорирующих предписание «возлюбить ближнего своего», стало наказанием за беспричинную ненависть друг к другу. При таком положении не может устоять государство. Снова и снова мысленно возвращаюсь к Иосифу бен Маттафия, оставившему свидетельство тех трагических дней. Будучи из знатного священнического рода, его отец добился особого признания благодаря главной еврейской добродетели – справедливости. Иосиф ещё в юности задумался об отношениях с Богом. Он пишет о себе: «Ещё когда я был подростком около четырнадцати лет, меня все хвалили за любовь к книжности… а в шестнадцать лет мне захотелось познакомиться с нашими сектами, так я полагал выбрать наилучшую…»[191]

Очень мне понятны и близки его поиски: какому религиозному направлению в иудаизме отдать предпочтение? Саддукеям – правящей династии, не верящей в бессмертие души? Или фарисеям, уповающим на справедливость если не в настоящем, то в будущем воплощении? В поисках истины юноша ушёл в пустыню к аскетам ессеям, устранившимся от плотских радостей и разногласий враждующих партий. Склонные к мистицизму ессеи всё приписывали воле Божьей.