Я говорил своему мальчику о том, что в первом веке для того, чтобы стать христианином, нужно было сначала стать иудеем, и называли себя новообращённые евреями. В следующий раз скажу, что учение Иисуса, или, как его называли – рабби Иешуа, и догмы христианства четвёртого века – не одно и то же. Не к Творцу – Создателю вселенной, к которому нужно подниматься усилием воли, ума и души, а к обожествлённому человеку обращались последователи зачинателя христианства – апостола Павла.
Сколько раз ловил себя на ощущении, что живу в прошлом и в настоящем времени. Всякий участок земли в Иерусалиме представляется мне исхоженным моими дальними единоверцами. В моём районе Армон ха-Нацив много ворон, слышал, что здесь на подступах к Храмовой горе были жестокие бои с римлянами и полегло так много людей, что трупы не успевали убирать, вот и слетелось сюда вороньё. По мне, так и теперь, случись война с арабами, первыми должны идти старики, молодые должны жить.
Кто-то из моих предков стоял на том же возвышении, где сейчас моя улица Дов Грунер, смотрел на заросшие лесом склоны гор, на виднеющиеся невдалеке холмы – там сейчас вечнозелёные поля и сады кибуца Рамат-Рахель. Под моим окном разрослась сосна, на которую когда-то смотрел с балкона сверху вниз; за двадцать лет, что живу здесь, она высоко поднялась и закрыла хлипкие ворота детского сада. В который раз закрадывается в голову опасение: не придёт ли ночью террорист, чтобы под прикрытием веток сосны подложить взрывное устройство? Впрочем, сейчас холодно, дождь, можно не опасаться – порох отсыреет и не сработает.
В такую погоду, когда небо закрыто низкими тучами, мысли застревают, хочется спать, как медведю в берлоге… Где-то в подсознании всплывает стук колёс телеги по булыжной мостовой… лошадь, которая подбирает губами кусочек сахара с моей ладони… Где это было? И было ли? Я ведь вживаюсь во всё увиденное, прочитанное. Недавно прочитал объявление на столбе: «Требуется няня к ребёнку – любящая, ласковая…» – и тут же ощутил себя этой самой няней.
Серое небо, дождь, монотонный стук капель по оконному стеклу усыпляют; воображение себя в других воплощениях и временах пропадает, и я остаюсь тем, кем есть – немощным стариком, «алтер захен» – старой ветошью. Появляется ощущение незаполненного времени – ненужной свободы.
Тем, кто, подобно мне, приехал в Израиль в пенсионном и предпенсионном возрасте, платят пособие, у нас нет необходимости работать, и мы не зависим от расположения начальства. Свобода, раскрепостив воображение, дала и сознание невостребованности. Сколько себя помню, представлял чувства и мысли других людей, вживался в их ситуации – всё больше горестные, пытался разрешить их проблемы. И сейчас, когда случается разговаривать с незнакомым человеком, настолько увлечён желанием распознать его, что часто не слышу или забываю, о чём меня спрашивают. Ищу в людях главную направленность ума и души. «Бог евреев – Бог индивидуальности, а не стадного сознания». При этом никогда не оставляло понимание необходимости справедливости в каждой судьбе. Основатель нашей веры – Авраам – обращался к Вседержителю: «Не может быть, чтобы Ты поступил так, чтобы Ты погубил праведника с нечестивым». Полемика и спор предполагают возможность соучастия, самостоятельного познания истины.
О чём бы ни думал, снова и снова оглядываюсь на часы, сосед должен был давно вернуться. Всякий раз, когда он уезжает в Кирьят-Арбу, душа моя не на месте, не могу избавиться от чувства тревоги. Хоть там и есть наши стерегущие безопасность солдаты, никогда нельзя быть уверенным, не выскочит ли на тебя араб с ножом. Включаю телевизор, чтобы услышать последние новости: не случился ли теракт на дороге…
Наконец звук ключа в замке, и я спешу открыть дверь.
– Гамарджоба![223]
– приветствует меня Давид. – Ты что, стоял под дверью – ждал меня? Виноват, опоздал на всегдашний автобус, пришлось ждать следующего.– Моё беспокойство из-за того, что ты не осторожен и, подобно миролюбивому царю Соломону, хочешь со всеми дружить. Арабы же не могут примириться с нашим присутствием здесь и в Хевроне в частности. Могилу праотцов считают своим достоянием.
– Свою воинственность, – откликается Давид, направляясь в ванную комнату мыть руки, – они объясняют тем, что ни один народ не потерпит над собой власти другого народа. Не могут смириться с данностью – это наша земля. Захватили наши главные исторические места: Храмовую гору, Восточный Иерусалим, Хеврон. А вот на Ашкелон – старинный город, где жили плиштим, не претендуют, хоть там, я слышал, была мечеть, в которой находилась голова Хусейна – внука Мухаммеда. Именно на наших знаковых библейских святынях – могилах Шмуэля, Иосифа, Рахели – возвели свои цитадели. И построили свои дома и мечети на обжитых нами землях, до сих пор сохранились обложенные камнями земледельческие террасы более чем двухтысячелетней давности.
Я спешу накормить соседа и при этом продолжаю разговор: