Иегуда Галеви – об изгнании и о себе

– Устный Закон нельзя было записывать, поскольку жизнь с течением времени меняется, следовательно, менялись и правила поведения. Записали из страха утратить текст после поражения в войнах с Вавилоном и Римом. На сегодняшний день из того, что записано в Талмуде, соблюдается не всё.

– Всё! Сохранились все правила поведения! – страстно возражает Юваль.

– Например, в Талмуде сказано, что «в случае необходимости защищать границы своего государства – воюют все». – Иду к полке с книгами, достаю том Талмуда и читаю: – «Оборонительная война – заповедь. В этом случае закон об освобождении от военной обязанности того, кто только что женился, посадил виноградник, построил дом – не действует. Весь Израиль без исключения обязан принять участие в войне».[220]

Юваль молчит, и я продолжаю:

– Впрочем, было исключение, если кто-нибудь заявлял, что боится, – его, чтобы не сеял панику в боевых частях, отправляли в хозяйственное подразделение. Сейчас же очень просто «откосить» от армии. Уж не говорю о религиозных – тех, которые особенно крутые.

На столь очевидное несовпадение положения Устного Закона с ситуацией сегодняшнего дня Юваль не обращает внимания и продолжает настаивать на неизменном следовании предписаниям Талмуда. Я снова напоминаю о назначении Устного Закона, который должен меняться в зависимости от обстоятельств нового времени. Однако мой собеседник с упорством маньяка вновь и вновь настаивает на своём.

При таком непризнании очевидных фактов и отсутствии логики я, едва сдерживая раздражение, продолжаю:

– Иудаизм не догма, а живая мысль, отвечающая на запросы сегодняшнего дня. По мне, так дерзость ума, а не бездумное отношение к словам своего рава должна быть присуща верующему человеку. Религия на уровне догмы ведёт к фанатизму.

Если бы мне удалось преодолеть раздражение, я бы не стал говорить своему помощнику последние слова, ведь у всех свой склад ума, зачем обижать человека. Опять же, каждый ищет Бога своим путём. Для кого-то это безусловное исполнение предписаний своего рава, а кто-то придерживается мнения Рамбама о том, что «философия – царская дорога к Богу».

Должно быть, Юваль решил, что в следующий раз он одолеет мои сомнения и я стану внимать словам, которые сказал его наставник. В доказательство своей правоты он вспомнил:

– Левиты – служители Храма – не воевали, и жили они на десятину от урожая, которую собирал народ.

– Во-первых, левиты и коханим воевали, а во-вторых – в то время, когда был написан Талмуд, Храма уже не было и левитам негде было служить. Конечно, я тоже за то, чтобы человек редкого ума не подвергался опасности на войне. Но не повезло мне встретить мудреца из армии чёрных шляп. Может быть, потому, что не пересекаемся – разделены, подобно маслу с водой, что не смешиваются в бутылке.

Когда наконец за Ювалем закрылась дверь, я стал корить себя: ну зачем я прицепился к нему?! Он хороший безобидный человек, к тому же недавно разорился. Будучи владельцем маленького магазина хозяйственных товаров, давал покупателям в долг всё, что бы они ни попросили. Давал под честное слово. Кто-то возвращал деньги, а кто-то забывал. Он, подобно моей бабушке в Жмеринке, не записывал долги. При этом бабушкина бакалейная лавка процветала, а Юваль разорился. Должно быть, евреи местечка серьёзней относились к заповеди «не укради».

Как бы я ни уверял себя в том, что мой метапелет бескорыстный добрый человек, он раздражает меня. Ибо мало быть хорошим человеком, необходимо и напряжение ума, стараться понять, что от чего происходит в этом мире. Он же из раза в раз повторяет слова своего рава и остаётся глух к призывам обратиться к фактам, жизненному опыту и здравому смыслу.

А что касается чёрных шляп, то они разные. О хабадниках, например, не скажешь, что они «слишком далеки от народа». К ним можно обратиться за помощью чуть ли ни в любой стране. На соседней улице живёт хабадский рав Хаим Ниселевич – ко всем внимательный, готовый броситься на помощь каждому. Подобно бесхозным старикам в округе, я хожу к нему на Седер Песах, который он устраивает для русскоязычных олим, – не выходить же одному из Египта. Он же, Хаим Ниселевич, прочтёт кадиш на моей могиле.

Израиль – страна чудес, здесь женщины рожают в пятьдесят лет и люди живут долго. Я снова и снова возвращаюсь к прошедшим временам: прошлое в Израиле неотделимо от настоящего. Римская империя и её колонии были так велики, что евреи, проданные завоевателями в рабство, оказались разбросанными чуть ли не по всему миру. При этом я, в отличие от пророка Хошеа, не вижу смысла в рассеянии. Он же полагал, что Господь Пресвятой рассеял сынов Израиля между народами для того, чтобы к ним присоединились прозелиты – геры. Как сказано: «Посею для себя на земле».[221] Но сколько наших погибло, утратили веру среди других народов. А если бы не было рассеяния, Иудея пережила бы засилье иноверцев и снова стала бы независимым государством.