Читаем Иегуда Галеви – об изгнании и о себе полностью

На одно и то же время – конец старого и начало нового летоисчисления – приходятся разные, часто судьбоносные события и учения в Иудее. Ирод – злодей, убивал людей вопреки еврейскому Закону, запрещающему казнить без приговора Синедриона, и которого называют Великим, явился причиной вседозволенности, разложения нравов народа. Ему, ставленнику Рима, готовому на любые преступления, всё сходило с рук. Во времена этого пренебрегающего человеческими законами правителя жили праведники, мудрецы. Конечно, имею в виду Гиллеля, который, в отличие от Шамая, предпочитавшего обучать богатых и благородных, принимал в свой бейт-мидраш всех – и бедных, и старых. Слова Писания «возлюби ближнего, как самого себя» Гиллель истолковал конкретней: «Относись к другому так, как ты хочешь, чтобы относились к тебе». Язычнику, который обговорил свой переход в иудаизм требованием обучить его всей Торе, пока он будет стоять на одной ноге, сказал: «Не делай другому то, что ненавистно тебе самому». И это в большей степени, нежели «возлюби другого как самого себя», соответствует жизненным ситуациям, ведь ближнему не всегда нужна именно та любовь, с которой мы хотим, чтобы относились к нам. Гиллелю же приписываются слова Талмуда: «Суббота должна служить вам, а не вы субботе». К нему, толкующему Закон в зависимости от конкретных обстоятельств, обращался народ – приверженцы фарисеев. Его называли «старейшиной» за духовную мудрость; свод законов еврейского права написан с его слов. Оказалось, что и наставления, которые я слышал ещё в России, тоже принадлежат ему: «Если я не для себя, кто для меня? И будучи только для себя, кто я? И если не сейчас, то когда?» Одним словом, Гиллель – учитель поколений на все времена.

И напротив, строгий Шамай из богатого и знатного иерусалимского рода, в отличие от Гиллеля, держался буквы Писания, не допускал свободы толкований, то есть не учитывал ситуацию, в которую невольно попадал человек. В основе предписаний Шамая – чистый Закон, буквальное понимание установлений, он судил как бы сверху. Одним словом, по принципу «сытый голодного не разумеет». Гиллель же вносил в толкование Святого Писания дух терпимости, исходил из заботы конкретного человека. Говорил: «Никогда не суди другого, прежде чем поставишь себя на его место». Простолюдины, добывающие хлеб тяжёлым трудом, говорили, что Гиллель лучше понимает их, ведь он и сам когда-то был бедным дровосеком.

Притом что разные подходы Гиллеля и Шамая сходятся в высшем понимании единения Бога и человека, есть мнение, что со временем возьмёт верх школа Шамая. Я в это не верю, как не верю в идеальные условия жизни, при которых не будет необходимости принимать трудные решения.

Интересно, что взгляды этих мудрецов разделились и в вопросе зажигания ханукальных свечей. Шамай зажигал в первый вечер сразу восемь свечей, разумея изначальный подъём души. Затем с каждым днём убавлял по свече – так мы умаляемся, становимся всё смиренней перед Богом. Гиллель же, напротив, начинал с одной свечи и доходил до восьми – так мы постепенно набираем знания, жизненный опыт и наш диалог с Творцом становится более осознанным. Творцу нужен партнёр, а не раб; Бог евреев предполагает в человеке индивидуальность, стойкость; не борьба ли Иакова с ангелом на лестнице, уходящей в небо, предшествовала словам Создателя: «Ты боролся и победил!»

Цель творения человека в осмыслении мира и себя в нём. Два с половиной года спорили школа Шамая и школа Гиллеля; одни говорили: «Человеку лучше не быть созданным, ибо горестей и страданий больше, чем радости».

Другие полагали: «Человеку лучше, что он создан». Посчитали голоса и решили: «Человеку лучше не быть созданным, но теперь, когда он уже есть, пусть покопается в своих деяниях». О том же писали греки: люди поймали бога лесов Пана и спросили его: «Что лучше – родиться или не родиться?» Пан долго молчал, а когда понял, что его не отпустят, пока не ответит, сказал: «Лучше не родиться, так как горестей в жизни больше, чем радости, но, если уж родился, пусть подумает: зачем он». Настоящая мудрость едина во все времена.

Интересно, когда внук спрашивает меня об Иисусе, он хочет определиться в своей вере? Или просто из любопытства сравнивает рассказы своей матери-христианки с моими? Конец старого и начало нового летоисчисления явились судьбоносными в нашей истории, именно на это время приходится появление основателя христианства – Иисуса из Назарета, для которого Закон иудеев – обязательный нравственный минимум, предполагающий добрые отношения, справедливость и любовь к ближнему. Спустя несколько десятилетий был разрушен Второй Храм, и не стало места, которое не только было символом единства евреев, но и местом жертвоприношений за инаковерующих.

Перейти на страницу:

Все книги серии Коллекция современной прозы

Иегуда Галеви – об изгнании и о себе
Иегуда Галеви – об изгнании и о себе

О Дине Ратнер, писателе, докторе философии, можно сказать, что она, подобно другим прозаикам, всю жизнь пишет одну книгу. Меняются персонажи, ситуация, время, однако остаётся неизменной проблема соотношения мечты и реальности. Какова бы ни была конкретная данность, герои не расстаются со своими представлениями о должном, которое оказывается реальней действительности, здравого смысла. Это средневековый поэт и мыслитель Иегуда Галеви, подчинивший свою жизнь и творчество устремлённости к принадлежащей ему по праву наследия Святой земле. Опережающий время медицинских возможностей бескомпромиссный врач Пётр Гитер, для которого одинаково значим новорождённый с патологией младенец и старик в хосписе. Герой третьей повести – инженер, историк по призванию, проживая в воображении разные времена и судьбы, приходит к выводу, что кроме конкретных фактов биографии есть ещё и биография души; легче жить со сверхзадачей.

Дина Иосифовна Ратнер

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Норвежский лес
Норвежский лес

…по вечерам я продавал пластинки. А в промежутках рассеянно наблюдал за публикой, проходившей перед витриной. Семьи, парочки, пьяные, якудзы, оживленные девицы в мини-юбках, парни с битницкими бородками, хостессы из баров и другие непонятные люди. Стоило поставить рок, как у магазина собрались хиппи и бездельники – некоторые пританцовывали, кто-то нюхал растворитель, кто-то просто сидел на асфальте. Я вообще перестал понимать, что к чему. «Что же это такое? – думал я. – Что все они хотят сказать?»…Роман классика современной японской литературы Харуки Мураками «Норвежский лес», принесший автору поистине всемирную известность.

Ларс Миттинг , Харуки Мураками

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза