Иегуда Галеви – об изгнании и о себе

Не прекращается у меня мысленный диалог с моим другом и учителем Моше ибн Эзрой – благословенна память праведника. Почти за пятьдесят лет нашей дружбы привык делиться с ним своими суждениями обо всём, и об отказе от честолюбивых амбиций, свободе воли. С одной стороны – не покидает убеждение в Божественном провидении, с другой – разделяю учение стоиков. А именно: необходимость различать между неизменными законами природы, проистекающими непосредственно из Первопричины, и событиями, которые вызываются конкретными обстоятельствами. При этом даже обусловленное свободой воли поведение человека можно связать с Первопричиной, с Божественным провидением… Мы с Моше не отделяли личного от национального. Сознание беззащитности не оставляет наш народ, и не имеет значения, «победит ли Исмаил или Эдом возьмёт верх» – будем ли под пятой мусульман или христиан. Если мы сохранились в своей вере, то только потому, что чувствуем Бога – источник жизни и света:

Мы в вере святой
Умирали без стона,
И в гибели той –
Искупленье Сиона.
Мы паства Твоя,
Мы – сыны пред Тобою.[137]

Моё окончательное решение ухать в страну Израиля, которую всегда считал своей, пришло во время работы над «Кузари» – то логический вывод: ведь если в христианстве и мусульманстве главное – вера, то согласно иудаизму, главное – действие, то есть вера не должна расходиться с поступком.

Как счастлив тот, кто ждёт и верит
В Твой наступающий рассвет,
Как счастлив тот, кто в этот берег
Навек впечатает свой след.

И кто, ведомый древним кличем,

Узрит добытое в бою,
Твоё забытое величье
И юность древнюю твою.[138]

Не оставляет надежда, что, победив сомнения, я послужу примером для своих единоверцев, пробужу в их сердцах стремление возвратиться на свою землю. И потянутся изгнанники за мной; станут реальностью слова пророка: «И возвращу из плена народ Мой, Израиля, и укореню Я их на земле их, и не будут они больше вырваны из земли своей, которую Я дал им…»[139]

Мечта и реальность… В действительности есть чего бояться; не так много времени прошло с тех пор, как крестоносцы в синагоге сожгли живьём евреев Иерусалима. А те из оставшихся даже на периферии Палестины живут в страхе и нищете. По здравым размышлениям не следует трогаться с места, но зов души, мечта о Сионе перевешивают страх, дают надежду на избавление от власти других народов:

Сион, неужто ты не спросишь
О судьбах узников твоих,
Которых вечно в сердце носишь
Среди просторов мировых?

Во всех концах чужого света

Ночами чудишься мне ты,
Прими из дальних мест приветы
И мир от пленника мечты…[140]

Мы живём перед лицом Всевышнего, давшего нам Землю на все времена; мы рабы, но не земного, а небесного Царя; «песни в честь Творца вселенной способен петь один еврей».

Сказал рабби: «Всех стремись привести в страну Израиля, а не увести из нее».[141] И ещё: «Пусть всегда человек живёт в стране Израиля, даже в городе, где большинство не евреи, и пусть не живёт вне этой Земли, даже в городе, где большинство евреи…»[142]

Творец неба и земли дал людям Закон, который передавался в веках от Ноя к Аврааму, далее Моисею. Поскольку другие народы искажали Учение, Бог избрал в качестве хранителя знаний еврейский народ.[143] Не сказано ли в Святом Писании: «Вы станете мне царством священников, народом святым».[144] Этим напутствием объясняется наша устремлённость ума и души. Есть возражения, мол, евреи приняли Закон потому, что Всевышний поднял над ними скалу и сказал: «Если не примете, тут будет ваша могила». Но ведь другим народам, у которых тоже была возможность принять Тору, Он не угрожал. В дни персидского царя Ахашвероша, который приостановил начатое царём Киром восстановление Храма, евреи приняли Тору добровольно.

Всё время возвращаюсь к, казалось бы, уже законченной книге «Кузари»; может быть, перераспределить куски текста – что за чем следует? Главное, что в ней хазарский царь ищет истину. Я старался убедить царя в подлинности нашей веры, в её жизнестойкости. Он возражал, говорил, что «погас тот свет, о котором ты говоришь, и трудно допустить, что можно ещё его увидеть, он потерян, и нет надежды на его возвращение».

Рабби ответил ему: «Свет этот кажется погасшим только тому, кто не хочет взглянуть на нас открытыми глазами. И из того, что мы унижены, бедны и рассеяны, ты заключаешь, что свет наш погас, а из величия других и их власти над нами ты заключаешь, что свет – у них».[145]

Кузари сказал, что его смущает то, что, в отличие от иудаизма, христианство и мусульманство процветают, а ведь истина одна.