В будущем видел себя не иначе как героем, я жаждал подвига. В первом классе мечтал стать пожарным, представлял, как бросаюсь в горящий дом и спасаю оттуда людей. Моё геройство заметит всегда аккуратно причёсанная молчаливая девочка, что сидит за соседней партой. Очень хотел узнать: о чём она думает? Ведь если молчит, значит, непременно думает. Во втором классе не сомневался, что буду юристом и восстановлю справедливость в отношении детей-сирот, о которых говорили по радио и писали в газетах. Когда пытался представить себя на их месте, сразу становилось холодно, неприютно. Наверное, старшим детдомовским детям легче – они вспоминают свой дом, родителей, а тем, что осиротели совсем маленькими, и вспоминать некого. В старших классах думал о технической специальности, хотел изобрести скоростной паровоз или ещё что-нибудь нужное людям. При этом давняя папина мечта стать врачом совпадала с моим желанием спасать людей.
Получив аттестат зрелости, окончательно решил поступать в медицинский. На вступительных экзаменах, кроме сочинения и иностранного языка – за эти предметы не беспокоился, – нужно было сдавать физику и химию. Из-за отношения к физичке – властной, подавляющей инициативу, было почти отвращение к физике. Увы, наша любовь к предмету зависит от симпатии или антипатии к учителю. При подготовке к экзамену просто листал школьный учебник, не в силах преодолеть ощущение беспомощности и бессилия вникнуть в суть описываемых явлений. На экзамене достался вопрос об устройстве трансформатора. Ответил, получил четвёрку.
Другое дело – химия, наша химичка понимала учеников, сочувствовала нам. Я настолько вжился в химию, что таблица Менделеева так же, как когда-то её создателю, снилась мне во сне. Это теоретический фундамент химии, да и не только химии. Одним словом, выстроил для себя чуть ли не закон познания материального мира. Мысленно погружался в электронные поля, воображал строение ядра и пытался вникнуть в усилия алхимиков одному веществу придать свойства другого. Чем больше постигал особенности каждого элемента системы, тем больше приходил к осознанию того, что всё не случайно – в мире существует закономерность. Кстати, у самого Менделеева была тройка по химии.
При всей моей вере в торжество справедливости Киевский мединститут я отверг, как и любой другой украинский вуз. Уж очень убедительны были сведения народной молвы о невозможности поступления туда евреев. Говорили, что «в Саратове берут»; было много случаев поступления туда наших. Ничто не исчезает из памяти, человек словно живёт в настоящем и прошлом времени… Помню ощущение прохлады раннего утра в день приезда в Саратов, незнакомая обстановка; иду, оглядываюсь по сторонам. Набежали цыгане с желанием погадать или что-то в этом роде. Но я уже знал, чем кончается общение с ними, и вовремя ретировался, опасаясь за свой кошелёк и чемодан. «Здравствуй, Саратов!» – мысленно приветствовал новый город, новую жизнь. Длинная широкая улица ведёт от вокзала к институту. Шагал по утреннему незнакомому городу к месту назначения – что там ждёт меня впереди…
Дошёл до институтского городка – это комплекс старинных зданий. Впечатлила надпись на одном из них, точнее дата: «Саратовский университет 1906 год». Это же царский университет! Воображение тут же нарисовало учёных, сделавших здесь великие открытия. В приёмной комиссии, узнав о моём первом разряде по шахматам, отметили: «Шахматисты нам нужны».
На время вступительной сессии всех абитуриентов разместили в спортзале института, кровати стояли чуть ли не впритык. Сразу же столкнулся с проблемой терминологии: в школе химия, впрочем, как и другие предметы, была на украинском языке. У нас в городе не было мест в русских школах, пошёл в украинскую, где русский язык и литература были как иностранные предметы. Перед экзаменом листал русский учебник и старался соотнести русские названия элементов с украинскими. И конечно, не запомнил, на экзамене вместо «щёлочи» говорил «луг», казалось очевидным, что слово «луг» должно быть известно каждому. Наконец экзаменатор меня понял, поставил четвёрку, и мы расстались довольные друг другом.