Иегуда Галеви – об изгнании и о себе

– Конечно! По этому поводу у Чехова есть рассказ, не помню, как называется: «Мальчик в образованной, интеллигентной семье ни в чём не знал отказа, его холили, лелеяли, нанимали лучших учителей. Однажды кухарка позвала его на кухню, там стояла бедно одетая женщина, она плача стала обнимать, целовать его. На вопрос мальчика “кто это?” кухарка ответила: “Это твоя мать”. Когда та женщина снова пришла, мальчик ушёл с ней». Вот так же и я выбрал ещё не отвоёванный, неустроенный Израиль. Сюда вернулась душа моя.

– Ну да… – проговорил Давид. – Я от многих слышал нечто подобное. И моя душа вспомнила время, когда персидский царь Кир покорил Грузию, вернее, сделал её своим союзником. Вследствие чего отношения Иберии – это старинное название Грузии – и Палестины, к которой Кир благоволил, стали особенно близкими. Может быть, мы с тобой тогда в прошлой жизни уже встречались.

– Или были братьями, – добавил я.

Сосед может бесконечно рассказывать о своей любимой Грузии. Насколько я понял, там не только не было антисемитизма, но и в плане духовной культуры, живой мысли грузинское православие много заимствовало из иудаизма. Например, легенду о равноправности всех религий;[172]«Бог с теми, кто взывает к Нему», или «Дом мой, – читаем в пророчестве Исайи, – назовётся домом молитвы для всех народов». Евреи Грузии, в отличие от евреев России, не соблазнялись христианством по причине незнания иудаизма. И всё оттого, что история духовного становления Иберии с её зарождения связана с иудеями. Давид рассказывал, что при археологических раскопках вдоль дороги от первой столицы, города Мцхеты, до Тбилиси были найдены надгробные памятники с надписями на иврите, относящиеся к десятому веку до нового летоисчисления. Уж не говорю о пятом веке до нового летоисчисления, когда был разрушен Первый Храм и евреи обрели чуть ли не вторую родину в Иберии.

Теперь, когда в Грузии разруха, многие в поисках работы хотят приехать сюда. Однако получить рабочую визу в израильском посольстве трудно, почти невозможно, и не потому, что филиппинские рабочие обходятся у нас дешевле. Может быть, сказываются экономические отношения Грузии с Ираном – нашим врагом? Как бы то ни было, меня мучит совесть: в трудное время мы нашли у грузин радушный приём, а сейчас мы им отказываем в праве работать здесь. Впрочем, грузинская молодёжь находит способы проникновения в страну и без рабочих виз.

Когда Давид собирает рюкзак, чтобы отправиться на несколько дней к дочери и внукам в Кирьят-Арбу, что недалеко от Хеврона, мне грустно: неприютно оставаться одному в квартире. В одиночестве почему-то вспоминается жена, с которой спустя пять лет после свадьбы стали жить как соседи. У каждого образовалась своя территория. Будь мы причастны друг к другу в плане мыслей и желаний – оказались бы в Израиле вместе, и сын был бы с нами. Увы, этого не случилось. К моей национальной принадлежности жена относилась терпимо, может быть оттого, что мать её отца была еврейкой.

Сознание принадлежности своему народу, может быть, со временем исчезло бы, но об этом напоминали сначала дети во дворе словом «жид». Жидом быть стыдно… Как сейчас вижу краснеющие угли в черноте сибирской избы, где мы оказались в эвакуации из южного города Одессы, и слышу голос бабушки, рассказывающей о выходе евреев из Египта. Будучи ребёнком, чувствовал страх и надежду людей, отправившихся в неизвестность. Тогда же я понял: лучше умереть на долгой и трудной дороге к свободе, чем оставаться рабом.

Отношения с женой изжили себя задолго до расставания. Мы учились в одной группе авиационного института. Влюбился в неё с первого взгляда. На втором курсе мы стали ходить в кино, потом целовались возле её общежития. На третьем курсе Света всё чаще стала ссылаться на свою занятость, проходила мимо, словно мы были едва знакомы. Очень страдал от её отчуждения, даже аппетит потерял; у меня есть фотокарточка тех лет – тощий, с впалыми щеками и взглядом обречённого отчаявшегося человека. На пятом курсе перед распределением Света вернулась ко мне и стала моей женой. Высокая, гибкая, способная, она позволяла себя любить за то, что у меня, в отличие от многих студентов, была московская прописка. Прописка была, но жилплощади не было. Я одолжил деньги везде, где мог, и мы купили большую кооперативную квартиру, что называется «на вырост» – надеялся на большую семью. Туда, в новостройку, от конечной станции метро нужно было долго добираться автобусом.