Иерусалим

Ги вернулся к своему коню и вскочил в седло. Сибилла развернула кобылу, чтобы оказаться между двух мужчин, и они поехали вдоль набережной. Слуги принцессы ненавязчиво последовали за ними. Сибилла вновь поглядела на молодого Лузиньяна:

   — Так ты приехал сюда против своей воли, сэр?

   — Ах, леди, — отозвался он, — я приехал сюда именно по своей воле и по зову сердца, я проделал весь этот путь, чтобы сражаться и умереть за Иисуса Христа, но едва я ступил с корабля на пристань, как объявили трёхлетнее перемирие. Господь смеётся надо мной.

   — О, — сказала Сибилла, — если всё твоё горе в том, что ты не умрёшь так скоро, как хотелось, — думаю, тебе ещё очень долго предстоит оставаться безутешным.

Ги рассмеялся. Если он и впрямь был безутешен, то весьма искусно это скрывал; от него веяло весельем и ожиданием лучшего, хотя его камзол протёрся на локтях и обшлага рукавов истрепались.

Сибилле захотелось, чтобы этот человек понравился ей, и в то же время она заставляла себя сопротивляться этому желанию. Она повернулась к Амальрику, который ехал по левую руку от неё.

   — Я полагала, что ты уехал во Францию насовсем. Ты вернулся ради Креста или ради моей матери?

Амальрик откинул голову, широко раскрыв глаза. У него были лохматые брови, такие же светлые, как волосы.

   — Принцесса, что за опасные ловушки ты мне расставляешь! Скажем лучше так: я приехал, дабы ещё разок лицезреть прекраснейшую принцессу во всём христианском мире.

Сибилла фыркнула:

   — Мой лорд, ты кокетлив.

   — Я? Вовсе нет. Кто кокетлив, так это мой брат. Ги!

Сибилла обернулась, готовая услышать ещё один комплимент, но брат Амальрика зачарованно, с приоткрытым ртом, глазел по сторонам, не обращая внимания ни на принцессу, ни на кого-либо ещё, — он был поглощён Аскалоном. Амальрик рассмеялся:

   — Ги! Вернись, братец, вернись!

Ги вздрогнул и повернулся к ним:

   — А! Прошу прощения, леди, но это прекраснейший город, какой я когда-либо видел. Что это за башня?

   — Она называется Башня Девы, — ответила Сибилла. Они подъехали к городской стене, которая тянулась вдоль набережной и краем уходила в море; у стены, за зелёной пальмовой рощей, высилась водонапорная башня. — Её построил мой отец, король Иерусалима.

Они развернули коней и поехали по улице, которая вслед за стеной вела в глубь суши, через пальмовую рощу.

У колодца несколько женщин брали воду и пели на незнакомом языке. По обе стороны улицы тянулись каменные стены, которые через каждые несколько ярдов подпирали древние мраморные статуи — источенные временем и непогодой, с отбитыми носами на изрядно выщербленных лицах, они казались окаменевшими призраками. Сибилла рассказала братьям, как Аскалон много лет сопротивлялся крестоносцам — покуда сарацины не назвали город Сирийской Девой — и как её отец, король Амальрик, осадил и взял этот город. Они проехали в тени купола базилики. Ги глазел и восторгался всем, ловил каждое её слово — но не из-за неё самой. Его очаровал Аскалон. Его брат осыпал Сибиллу экстравагантными комплиментами, которые она мало ценила; если бы и Ги сыпал комплиментами, принцесса не обратила бы на них никакого внимания, но, поскольку он не говорил комплиментов, она жаждала их услышать, жаждала всей душой; и к тому времени, когда все трое вернулись во Дворец Саломеи, Сибилла решила, что добьётся поклонения от этого юнца, чего бы ей это ни стоило.

Позже она отыскала Агнес — та сидела у большого стола в зале и толковала со своим управляющим о денежных делах. Сибилла села, сложив на коленях руки, и несколько минут слушала, как они обсуждают цену восковых свечей.

Мать отослала управляющего и строго взглянула на неё:

   — Я слыхала, сегодня на рынке ты устроила недурное представление. И о чём ты только думаешь, когда творишь такие вещи?

   — А! Ну раз ты уже знаешь суть дела, я перейду прямо к концу. Я хочу, чтобы ты отослала Жиля.

   — Разумеется, я именно так и сделаю. — Мать скатала в трубочку листы, на которых были расписаны хозяйственные расходы. — Я запрещаю тебе выезжать в город одной. Амальрик сказал, что при тебе были только грум и мальчишка-паж.

Это вело прямиком ко второй причине, по которой Сибилла пришла сюда. Взяв со стола перо, она пропустила его через пальцы.

   — Пожалуйста, поблагодари от меня Амальрика — он спас меня от прискорбного греха. Если бы они меня не остановили, я бы выцарапала Жилю глаза.

Мать насмешливо хмыкнула. Перевязав лентой свёрнутые в трубочку листы, она сунула их в ларец, стоявший перед ней на столе.

   — Амальрик рассказывает иначе.

   — Не сомневаюсь. Он забавный; мне он нравится. — Небрежно, как бы между прочим Сибилла спросила: — Что за человек его брат, которого он привёз из Франции?

Агнес сердито вскинула голову.

   — Ба! — фыркнула она. — Этот! Лучше бы он оставался во Франции. — Она захлопнула крышку ларца и заперла его. — Ты мне понадобишься завтра, когда приедет Мария д'Ибелин.

   — Хорошо. — Сибилла провела пером по щеке. Интересно, чем Ги де Лузиньян не угодил её матери? Воображение её воспряло; теперь он нравился ей ещё больше.