Иерусалим

   — А ты предпочёл бы отмывать сёдла? — осведомился Раннульф. Арбалетные болты были разложены у него на коленях; он зарядил арбалет и взвёл курок. Стефан пошёл помогать Фелксу ван Янку и Понсу ле Брюну отодвигать от стены очередную койку.

Из образовавшейся щели брызнула дюжина тощих чёрных тел, с визгом и писком разбегаясь во все стороны. Стефан прыжками помчался на середину зала, что было весьма предусмотрительно, потому что Раннульф бил по крысам без удержу, не заботясь о том, кто окажется на линии стрельбы. Щёлкнул арбалет. Болт выхватил из крысиной стаи мохнатое чёрное тельце и швырнул его о стену. Раннульф раз за разом перезаряжал арбалет и стрелял; крысиный писк затих. Большинство крыс успело удрать, но четыре самые невезучие валялись на полу, дёргаясь и истекая кровью.

   — Помоги мне! — окликнул Понс.

Стефан налёг плечом на дубовый сундук и с усилием отодвинул его от стены. За окном мелькнул силуэт человека, направлявшегося к двери склепа. Стефан разглядел, кто это, а вот Раннульф, видно, не разглядел — развернувшись к двери, он выстрелил.

Дверь распахнулась, и в тот самый миг, когда шестидюймовый стальной болт по самое оперение вонзился в деревянную притолоку, на пороге появился Жерар де Ридфор. Он хладнокровно глянул на болт, трепетавший в косяке на уровне его сердца, затем перевёл взгляд на Раннульфа.

   — Прошу прощения, милорд маршал, — сказал тот.

   — Ты плохо целишься, — сказал де Ридфор. — Поручи это дело стрелку поискусней; я иду к королю и хочу, чтобы ты сопровождал меня.

   — Мыш, — позвал Раннульф и, вынув болт из арбалета, поднялся. — Стреляй крыс.

Он пересёк зал, взял свою куртку и вслед за де Ридфором вышел из склепа.

   — Я полагал, что мы братья, — с мягким упрёком заметил маршал.

   — Я же промахнулся, верно? — отозвался Раннульф.

Де Ридфор расхохотался:

   — Знаешь, порой мне кажется, что в голове у тебя больше мозгов, чем я предполагал вначале.

Они прошли к конюшням, завернули за угол обширного внутреннего двора и скоро уже ехали через город к королевской цитадели.

На улице де Ридфор вновь заговорил:

   — Ты хорошо развлёкся в Дамаске? Я же видел, как ты улыбался, когда ле Мен отрицал это.

   — У всех нас свои пороки, — сказал Раннульф.

   — Но твои пороки куда причудливей, чем у других. Ле Мена и ван Янка я понимаю. Даже л'Эль мне ясен.

Они подъехали к цитадели, и де Ридфор первым проехал в ворота. Во дворе между двумя башнями теснился караван верблюдов; носильщики снимали с них мешки и корзины, припасы для королевских кухонь. Де Ридфор первым вошёл в башню и начал подниматься по лестнице, минуя череду терпеливо ожидающих людей. Камергер объявил об их приходе без промедления.

Король рыхлой массой восседал на троне, среди бесчисленных подушек и валиков. Глаза его остекленели, распухшее бесцветное лицо казалось вываренным в кипятке. Двое тамплиеров остановились перед ним и поклонились.

   — Да хранит тебя Господь, сир, — сказал де Ридфор. — Я к твоим услугам, и Раннульф Фицвильям здесь, со мной.

   — Да, благодарю, что ты откликнулся на мой призыв. — Король пошевелился, стараясь повыше усесться на троне, с трудом держа прямо отяжелевшую голову. Глаза его смотрели в никуда. Да он же слеп, понял Раннульф; в последний раз, когда рыцарь видел короля, тот был полуслепым, но теперь он вовсе ничего не видел. Его потрескавшиеся губы кровоточили, голос звучал сипло, словно он выдавливал из себя слова, как воздух из пустого бурдюка. — Ты проверил это перемирие, милорд маршал?

   — Я исследовал его, сир, и нашёл, что в нём нет ни грана фальши.

   — Хорошо. Тогда вы мне понадобитесь. К Рождеству я созываю большой совет королевства, а потом мы отправим в Европу призыв к крестовому походу. — Король дёрнул головой вбок, отворачиваясь от тамплиеров. — Господь не допустит, чтобы участь Иерусалима зависела от женской добродетели.

Раннульф глянул на него; он слыхал, что принцесса Сибилла по-прежнему отвергает выбор своего брата и, отказываясь заключить брак согласно его политическим планам, открыто живёт с каким-то безвестным рыцарем. Король протянул руку, и паж, выйдя из-за трона, вложил в его ладонь кубок с вином и сомкнул вокруг кубка пальцы.

   — Раннульф, — сказал король, — расскажи мне о султане.

   — Когда мы приехали в Дамаск, — начал Раннульф, — там гуляло поветрие, и город наполовину опустел. Однако султан хотел уверить нас, что Дамаск процветает, и устроил такое искусное представление, собрав толпы народа и открыв лавки с грудами товаров, что поначалу я поверил в это — пока не узнал обратное. Больше всего меня поразило то, что он оказался на это способен.

   — Ты говорил с ним?

   — Было дело. Этот разговор тоже был насквозь фальшив.

Де Ридфор рассмеялся. Король глотнул вина, пролив немного на подбородок; подошёл паж, забрал у него кубок, дал салфетку, и король утёр лицо.

   — Что ты думаешь о султане? — спросил он.

   — У него всего больше, чем у нас, — людей, земель, денег. Власти.

   — Зато у него нет единого и истинного Бога, — вставил де Ридфор, — а это всё решает.

   — И поветрие остановило его, — сказал король.