Иерусалим

   — С Алис, здорова и благополучна. Она такая миленькая, Бати, прелестна, словно новорождённая роза. Жаль, что ты не можешь увидеть её. Мы назвали её Алисой, в честь матери мужа, но все мы зовём её Жоли.

   — Так ты любишь её, — пробормотал он.

   — Очень. Превыше всего на свете.

   — Хорошо. — Силы покидали его. — Я... — Рот Бодуэна шевельнулся, но не издал больше ни звука. Голова безвольно перекатилась по подушке.

   — Что ты хочешь, Бати?

Губы брата дрогнули. Сибилла подошла к двери и приоткрыла её.

   — Пожалуйста, помогите мне, — сказала она в темноту. Дверь распахнулась шире, и вошёл Раннульф.

Он направился прямо к кровати и склонился над королём; Сибилла стояла в изножье, не сводя с него глаз. На столе стоял кубок; тамплиер приподнял короля, обхватив одной рукой за плечи, и поднёс кубок к его губам. Сибилла видела, что король не стал пить.

   — Он получил причастие? — спросила она.

Рыцарь кивнул. Снова уложив её брата, он едва слышно сказал:

   — Бог даёт тебе это.

Затем он отошёл к двери и задвинул засов. Вернувшись, он встал в изголовье кровати, сложив руки на рукояти меча. Сибилла присела у кровати и стала ждать.

Раннульф уснул стоя; в середине ночи колокол, звонивший к ночной службе, разбудил его. В комнате было тихо. Три свечи ровно горели на сундуке у кровати. Король лежал на спине, рвано дыша. Его сестра тоже спала; она так и заснула, сидя на табурете и положив голову на постель у ног короля.

Раннульф открыл дверь на лестницу и выглянул. Стефан и Фелкс стояли на площадке, в кругу света факела, и читали молитвы ночной службы. Он прикрыл дверь, оставив небольшую щель, и вернулся к кровати.

Он стоял, глядя на принцессу: смотреть на неё спящую казалось ему меньшим грехом. Она сняла головной убор, и освобождённые волосы лежали вокруг головы тяжёлыми завитками. Щека её покраснела, губы были приоткрыты. Дважды Раннульф протягивал руку, чтобы коснуться, пробудить её, но всякий раз отдёргивал руку. Наконец он наклонился и поднял Сибиллу на руки; складки длинных юбок скрывали её ноги, голова склонилась к его плечу.

Мгновение Раннульф прижимал её к себе, смотрел в её лицо с изящными, как раковинки, веками и безрассудным ртом. Если б только он мог держать её так вечно, он ни за что бы не двинулся с места. Сибилла шевельнулась, повернула голову, и Раннульф уложил её на тюфяк.

Он отошёл к изголовью кровати, перекрестился и начал молиться. Дверь открылась, вошёл Стефан, и Раннульф улёгся на пустой тюфяк под окном, но долго не мог заснуть — ему казалось, что руки его там, где он касался принцессы, обожжены до костей.

Ближе к закату король умер. Они позвали священников, и слуг, и лордов — теперь это не имело значения, теперь они могли пускать в комнату всех желающих. Сами тамплиеры ушли ещё до того, как вынесли тело.

Сибилла сказала:

   — Я должна вернуться в Яффу, и я хочу, чтобы никто не узнал, что я была в Иерусалиме.

   — Как ты попала в город? — спросил Раннульф. — Через Абу Хамида?

Она кивнула:

   — Он устроит моё возвращение.

   — Мы с Мышом проводим тебя в Нижний Город.

И вот вечером, завернувшись в плащ и укрыв лицо капюшоном, между двумя тамплиерами Сибилла ехала в Нижний Город. Она была измучена. Она не могла думать о брате; то, что он мёртв, ещё не имело для неё значения, казалось, ничто не изменилось.

Ей надо подумать о том, что будет теперь. О том, как ей спасти королевство.

С самого начала она видела всю тщетность хитроумных замыслов брата, как отстранить её от трона. Новым королём будет её сын, хрупкий шестилетний мальчик. Регентство отдано совету, а Сибилла хорошо знала это королевство: ни один совет, что бы ни изобретал её брат, не будет править здесь единовластно. В их соперничестве и спорах она сумеет добиться всего, что ни пожелает. Многие в совете были её врагами, но там есть и друзья: дядя Жослен и де Ридфор, которые защитят её интересы.

С двух сторон зажатая тамплиерами, она въехала на сук. Загоны для скота были пусты, рынок закрыт. Купцы болтали у своих лотков, снимая навесы и собирая непроданные за день товары. У фонтана местные женщины собирали свои кувшины. Слуги Абу Хамида скатывали ковры, которыми была выстлана земля перед его домом, — на них выкладывали бронзовые кувшины, которые теперь небрежно бросали в корзину.

Сибилла глянула на рыцаря, ехавшего слева, размышляя, как ей крепче привязать его к себе.

   — Святой, — сказала она, — ты был в Дамаске. Как можно было бы убедить султана заключить с нами настоящий мир?

   — Между ним и мной не может быть мира, — сказал Раннульф. — Я владею тем, что хочет он.

Эти слова были в ней бесполезны, и их прозрачность казалась опасной. Рука Сибиллы крепче стиснула поводья, голос отвердел.

   — Для тебя всё так просто.

   — Просто, — согласился он. — Но нелегко.

   — Господня благодать, — сухо сказала она. — Что за святой! В крови с головы до ног.

   — Даже Иисусу пришлось умереть, — сказал он и осенил крестным знамением Крест, нашитый на груди. Тамплиеры осадили коней перед воротами дома Абу Хамида.