Иерусалим

Иногда его разум цеплялся за одно слово, одну мысль. Тогда из глубин сознания всплывали мечты, воспоминания, прежние страхи и желания, и король гадал, как долго ещё он сможет отличать реальность от бреда.

Будничные голоса людей, читающих молитвы.

Он устал, и конец был уже близок.

   — Кто-нибудь, принесите мне пить. — Оказывается, он ещё в силах разговаривать.

Подошёл Фелкс; король понял это прежде, чем услышал его голос, он уже узнавал их всех по одному прикосновению. Медленные, бережные руки голландца усадили его и напоили вином с водой. Фелкс всегда разводил вино.

   — Чем вы сейчас заняты?

Сквозь сумятицу бесцельных шорохов и тресков его слух улавливал по крайней мере один реальный звук — металлическое позвякивание, то ли скрежет, то ли звон.

   — Мыш стрижёт Святого, — ответил Фелкс.

Ножницы. Воображение короля тотчас выстроило из одного их звука всю картину: Раннульф сидит на табурете, склонив голову в редкой для него покорности, и рыжеволосый рыцарь стоит над ним со сдвоенными лезвиями в руке. Падают клочки чёрных волос.

   — Вы пострижёте меня?

Они вымыли ему голову, втёрли в волосы какое-то снадобье от вшей, которое Медведь раздобыл в Нижнем Городе, потом расчесали и остригли волосы. Король заснул; когда он проснулся, тамплиеры одели его, усадили в груде подушек и принесли еду, к которой он не притронулся. Пища казалась ему чем-то чуждым и ненужным — теперь, когда он так близок к смерти.

А ведь Бодуэн знал, насколько близок, чувствовал, как теряет силу разум. Могло быть хуже, подумал он; он мог оставаться таким же слепым и беспомощным — и, однако, жить. Он многое забывал, и забывал важное — то, что волновало его.

   — Моя сестра родила?

   — Ещё на Сретение, сир.

   — А... хорошо. — Король сражался с туманом, расплывавшимся в его разуме. — Почему она не придёт навестить меня?

Ответа не было. Впрочем, он знал ответ. Он лежал неподвижно, делая вид, что спит. Теперь он всё больше и больше спал.

Часто к дверям подходил камергер, пытался добиться аудиенции для того или другого; Раннульф велел ему отправлять всех восвояси.

На сей раз он принёс письмо, кусочек бумаги.

   — Что это?

   — Почерк Абу Хамида. Я должен идти. Мыш, пойдёшь со мной.

   — Куда ты? — спросил Бодуэн, но никто не ответил ему. А может быть, он только мысленно задал этот вопрос.

Может быть, всё это происходит только в его мыслях. Может быть, он уже умер и вот это — ад.

Сук изнывал от летней жары, и воздух маревом дрожал вокруг строений. Трава на плоских крышах, зазеленевшая от весенних дождей, выгорела теперь добела. Раннульф оставил коня на попечение Стефана и между двумя лавками прошёл в заднюю дверь дома Абу Хамида, который вызвал его письмом.

Дверь вывела его в полутёмную комнату с белыми оштукатуренными стенами, где было куда прохладней, чем в коридоре. Раннульф вошёл, ожидая увидеть Абу или кого-то из его друзей, — и застыл как вкопанный, с отвисшей челюстью. Из дальнего конца комнаты к нему повернулась принцесса Сибилла.

На мгновение он не мог оторвать от неё глаз. Он не видел её с тех пор, как она вышла замуж. Принцесса спокойно встретила его взгляд и смотрела на него сквозь полумрак комнаты, пока он не спохватился и не опустил глаза.

   — Благодарю, что пришёл, — сказала она.

   — Я не пришёл бы, если б знал, что это ты, — сказал Раннульф, уставясь в пол.

   — Я это знаю. — Она шла через комнату к нему. — Но я пришла сюда молить тебя, Раннульф, чтобы ты провёл меня к брату.

Её лёгкие шаги громом отзывались в каждом его нерве. Рыцарь покачал головой:

   — Ты ничего не сможешь исправить. Он скрепил порядок наследования железными скрепами, окружил охранителями — тебе его не нарушить.

   — А, — сказала Сибилла, — так вот что ты думаешь обо мне! Мне плевать на наследование, Святой. Он умирает. Я должна увидеть его прежде, чем он умрёт. Прошу тебя. Я встану перед тобой на колени...

Раннульф услышал шорох её юбок и закрыл глаза, чтобы не видеть её унижения.

   — Умоляю тебя, — сказала она, — проведи меня к нему.

Раннульф перекрестился: вовсе не её желание решило дело, а то, что он знал желание короля.

   — Проведу, — сказал он.

   — Спасибо, — сказала Сибилла. — Погоди, я схожу за плащом.

В комнате было темно, в нос ударила вонь травяных настоев и мочи.

   — Бати! — с порога позвала Сибилла.

Она уже плакала. Она обещала самой себе, что будет держаться, что не покажет слабости, — но теперь слёзы текли по её лицу.

   — Бати?

Она подошла к кровати, стоявшей на возвышении; забыв, что за спиной у неё молча стоят тамплиеры, она видела лишь неподвижное тело брата.

Он умер. Она опоздала. Сибилла уронила голову на грудь брата и разрыдалась.

Тамплиеры вышли. Грудь короля под её щекой всколыхнулась. Из недр изъеденной болезнью плоти голос доносился, словно со дна колодца:

   — Били?

Брат повернул голову, руки его задёргались, пытаясь дотянуться до неё.

   — Били, — прошептал он. — Ты пришла. Ты всё-таки пришла.

Сибилла, засмеявшись от облегчения, заключила его в объятия и окропила своими слезами.