Читаем Иерусалим полностью

Иерусалим

К сознанию из серого ничто Идет – по осмыслению за раз: И кто, и где он, и когда; вкурил, Что тело в кресле. Веки приоткрыв, Ден шумно выдыхает, убедясь, Что здесь украдкой солнце из-за штор Пупку жирдяя дарит поцелуй. Еще свеж в памяти поблекший ад Иль рай; а здесь же краски пьет зрачок. Ден сплевывает сальвии комок Горчащий, пробует нетвердо встать Чтоб нужник напоить потоком струй. В прихожую – к позывам брюха глух — Прокладывает путь, наверх бочком По возмущенной лестнице, отер Плечом обои, там нашел фарфор. Заглядывает в глотку грязному очку, Откуда окатил поганый дух А с ним и память, острая как нож: Крыльцо Петра, студенческий кредит — И, боже, он сосал у Кенни хуй? А где они там были наверху? Ошеломлен Ден. Он блюет, хрипит, Всю жизнь спустил в толчок, его бьет дрожь. Опустошенный, смыл он наконец. Гремящих труб хор, как кишечный тракт, Ревет во гневе, словно минотавр. Сбежавши вниз под дробный стук литавр В башке, ныряет он в передней мрак, Где на диване спит наркоделец С зажатой трубкой. Дену западло С ним на прощанье тратить много сил, Но все же подошел: «Ну, я погнал». Ответа нет. Ден видит, как на скальп Садится муха под жужжанье крыл. Он видит все – но будто не дошло: Хозяин дома больше не жилец. «Сказал – пока», – ему не по себе, Он подступает ближе, и тогда Все видно в немигающих глазах. А с осознаньем крепнет в голове Истошный вопль, как впившийся резец В висок; кружащей, дикой баньши вой, Что потрясал стекло, шугая псов, Но не имел источников иных, Кроме как связок Дена же дурных; Как декламатор Швиттерса трудов — Столь экспрессивных и невнятных столь. Дверь поддается, настежь в стену бьет, Сноп солнечных лучей в глазах рябит И слепит. Он, о спальнике забыв, С ружейным громом двери, словно псих, Срывается с порога и летит, Не взяв кроссовки в кучке нечистот И не взглянув ни разу чрез плечо. Газон сырой – у Дена нет носков,— Бежит за башни он – и плана нет,—На Криспинской вдруг виден человек:Знаком его цвет глаз и кудельков,Но как? Откуда? Что за мужичок?У Дена эпос на устах горитИ ищет выхода – виденья, чтоБодлера, Кольриджа, Кокто пераДостойны. Вот нагнал он у углаБлондина, что взирает на него,С тревогой «Что с тобой, пацан?» спросив.Что с Деном? Ха, он разумом поплылВ ручье идей – где черпал бард, поэт,—Ответ хватая, словно воздух ртом,Для басни в духе Квинси и Рембо,—Но все, что смог он произнесть: «Да. Нет.Ох блять. Ох ебаный. Я в пабе был.Мы были наверху всю ночь – блять, паб,—Вдохнув, – Они не отпускали нас,—Без умолку, – Мужик, блять, выручай.Ебучий паб», – речь хлещет через край,Без рифмы, ритма, толку и прикрас,Двоясь, троясь, как будто в стиле «даб»,Чрез выжженные ганглии. МужикОпешил. «Не пойму, пацан, постой.Закрытый праздник был там, что ли, гдеТы был всю ночь?» Ден знал: он не в себе,На вид как псих. «И где твой паб такой?Где наверху?» Ох, лишь бы не на крикСорваться. «Наверху. Он в крыше, паб»,—Ден в панике, но вдруг блондин кивнул.«А, в крыше? С этим я знаком», – а тамСказал про человечков по углам.Ден весь вниманье и туман стряхнул,С надеждой, хоть ее глас очень слаб.«Ну да. В углах. И тянутся к тебе»,—Как будто понимая, достаетТот пачку сигарет (одну взял Ден)Спокойно, словно бы постигнув дзен.Обоим закурил. Ден не поймет,Чем сей район не угодил судьбе,Что это все – в вещей порядке тут?В себя придет Ден скоро, уверялЕго спаситель, выдав сигаретВ подарок и об отдыхе совет:На улицу Колодца в рощу звал,На травку – мол, «там все как раз в цвету». Вновь растеклась в ручей речь. Чепуху Меля, зовет хорошим мужиком Ден благодетеля, уходит прочь. Но оглянулся, и – смолчать невмочь,— Взгляд встретив, он несчастным голоском Добавил: «Я был в пабе наверху»,— И вниз пошел по склону, как в бреду,— Босой, стекло сторожко обходя,— До перекрестка, где как на посту Дом одинокий замер на углу Средь моря амнезии и былья, Подчеркивая только пустоту, Ничем не намекая, кто живет За темным и задернутым окном. Там под деревьями без сил упал В траву сырую с видом на вокзал, В лирических обломках, в прожитом Копаться – вдруг там лад и склад найдет, Ритм или рифму. Тот немой коттедж Означил стертой улицы конец, Закрыв кавычки сгинувших цитат. Закуривая, что за экспонат Хозяин дома, думал Ден: мертвец, Отшельник или даже сумасшедш — Какой характер перенял от стен. Не в силах Ден сей вид в себя вместить — Постичь неможно или нелегко Всю резкость этой черты-итого. Пространный жизни текст не заключить В александрину иль простой катрен Форм строгих; та сама найдет свой путь, Размер и смысл. Денниса сюжет, Теперь он видит, зрелости лишен — От нежелания признать резон И вымученный отложить куплет, И просто жить – и пусть его не чтут И не читают. Хватит врать себе. Пора домой, виниться родакам, В их лавке отработать долг и ждать, Пока не будет хоть о чем писать. Вдруг синий «Жук» пристроил кузов там, К сутулому бордюру, проскрипев.Метиска в дредах, за рулем в «Жуке»,Выводит даму старше из дверей.Худышка б выделялась красотой —Но лик закрыт бинтами, как фатой:Живого места словно нет на ней.Букет, зажатый в трепетной рукеПодчеркивает странный брачный вид.Оставив «Жук», идут на косогор,Метиска помогает протежеСвоей; и вот не видно их уже,Хоть слышно приглушенный разговор,Когда стучатся в дом, что там стоит,—Отвечен после паузы призыв.Отсюда ничего не разобрать,Но вскоре обе – минус лишь букет —Вернулись, уезжают за хребет.Ту зарисовку Дену не понять —Остались скрыты смыслы и мотив,Но мир – не стих, и нет размера в нем:Он безразмерен. С задом, от росыЗамерзшим, восстанавливает ночь:Что видел и как это превозмочь.Чердачный, голый, яркий, злой посыл,Лишавший места на любой маневрИль толкования, обиняки.Здесь Дену нужен современный глас,Какой имели Баньян, Джойс, Джон Клэр,—Слова для пустырей сих, например,Для новых сих руин; для фразНа языке, разорванном в клочкиИ склеенном проулкам сим под стать.Ден скоро маме позвонит – спешитьУж незачем. Сирены за спинойЗавыли – но не помешает войТакому равновесию душиВ сем самоцвете времени блистать,Где будущее с прошлым навсегдаНеразделимы и сияют нам.

Перейти на страницу: