«Я ощутил в себе трепет и волнение при виде колыбели израильтян», несмотря на то, что этот «новый Иерусалим, сияющий светом» являл собой «груду развалин» с «беспорядочными памятниками», — рассказывал Франсуа-Рене, виконт де Шатобриан. Запустение города поразило его: «Не кладбище ли это среди пустыни?» И все же этот католик-роялист с пышной шевелюрой имел романтический взгляд на ветшающий готический Иерусалим, ожидающий, когда его спасет «гений христианства». Чем более унылым и печальным выглядел Иерусалим, тем более святым и поэтичным он казался Шатобриану. А ведь положение города действительно было отчаянным.
Мятежные паши и орды палестинских крестьян периодически восставали и захватывали забытый всеми Иерусалим, а затем его вновь брали приступом правители Дамаска, ежегодно выходившие из своей столицы с войском, чтобы обойтись со Святым городом, как с захваченной вражеской территорией. Как раз когда виконт прибыл в Иерусалим, тогдашний правитель Дамаска стоял лагерем у Яффских ворот и три тысячи его солдат наводили ужас на несчастных иерусалимлян. Монастырь Спасителя, где поселился Шатобриан, был тоже захвачен этими головорезами, вымогающими у монахов все до последней нитки. Виконт бродил по улицам города, вооруженный несколькими пистолетами, но в монастыре один турок застиг его врасплох и попытался убить в самой обители. Шатобриан спасся, чуть не задушив турка. На улицах Иерусалима «не было никого, ни единого человека! Повсюду бедность и заброшенность, ведь большинство жителей бежали из города. Лавки закрыты, люди попрятались в погребах или ушли в горы». Когда паша отбыл восвояси, гарнизон в Башне Давида насчитывал всего дюжину человек, а Иерусалим стал еще более жутким и зловещим: «В городе нет никакого уличного шума, ничего не слышно; только иногда доносится топот дикой кобылицы: это янычар везет голову бедуина или возвращается после ограбления несчастных крестьян».
Зато теперь француз смог полностью погрузиться в сакральные тайны святынь. Этот известный гурман, давший свое имя рецепту стейка, с наслаждением разделял со знаменитыми своей тучностью насельниками францисканского монастыря их трапезы, походившие на настоящие пиршества — «с чечевичным супом, телятиной с огурцами и луком, жареными почками с рисом, голубями, куропатками, дичью и отменным вином».
А потом, вооруженный пистолетами, он ходил по городу, повторяя шаг за шагом путь Иисуса, разглядывая османские постройки («недостойные упоминания») и евреев, «одетых в лохмотья, покрытых пылью Сиона и кишащих паразитами, пожиравшими их». Шатобриан пришел в крайнее изумление, увидев, что «сии законные обладатели Иудеи живут рабами и странниками в собственной земле своей».
В храме Гроба Господня он помолился с полчаса, стоя на коленях и не отрывая глаз от камня гробницы Иисуса, но поражаясь при этом обилию ладана, звону эфиопских медных тарелок и пению греков. А затем он преклонил колени перед древними гробницами Готфрида и Балдуина, этих французских паладинов, которые одерживали победы над исламом — «религией, враждебной цивилизации и потакающей невежеству, деспотизму и рабству».
Францисканцы посвятили Шатобриана в рыцари ордена Св. Гроба Господня. Ритуал посвящения был обставлен очень торжественно. Монахи окружили коленопреклоненного виконта, приложили шпоры Готфрида к его пяткам, а чело осенили мечом крестоносца. Шатобриан испытал при этом почти экстатический восторг:
«Если учесть, что я находился в Иерусалиме, в храме Гроба Господня, всего в десятке шагов от гробницы Иисуса Христа и в тридцати шагах от места упокоения Готфрида Бульонского, то, когда меня коснулись шпоры Освободителя Святого Гроба и я дотронулся до этого меча, столь длинного и широкого, который некогда сжимала столь доблестная рука — конечно, все это не могло меня не тронуть».
12 октября 1808 года армянский ризничий заснул подле печи в Армянской галерее на втором этаже церкви Гроба Господня. Печь вспыхнула; огонь, погубив ризничего, охватил здание. Гроб Христов пострадал от пожара. В общем хаосе христиане предложили муфтию Хасану аль-Хусейни разбить лагерь во дворе храма, чтобы предотвратить его разграбление. Греки обвинили армян в поджоге. Англия и Австрия были тогда заняты попытками обуздать казавшегося непобедимым императора Наполеона. И потому греки при поддержке России смогли установить почти полный контроль над церковью Гроба Господня. Они воздвигли над Гробом часовню в стиле рококо, которая стоит и поныне. Свою победу они отметили, сокрушив прекрасно украшенные гробницы крестоносцев: Шатобриан, к тому времени уже вернувшийся во Францию, оказался последним из иностранцев, кто видел их[204]
. Но на строителей, восстанавливавших церковь, напала толпа мусульман. В гарнизоне вспыхнул мятеж, и преемник Джаззара и его зять Сулейман-паша, прозванный Справедливым (хотя после Мясника любой показался бы таковым), захватил город: 46 повстанцев были казнены, и их головами «украсили» ворота.