26 сентября 1937 года был убит британский окружной комиссар в Галилее Льюис Эндрюс. А 12-го муфтий бежал из Иерусалима, переодевшись в женское платье, — недостойный поступок, который сильно испортил его репутацию в Палестине. Но и скрываясь в Ливане, он продолжал руководить боевыми операциями. Война становилась все более ожесточенной. Муфтий безжалостно требовал повиновения лично себе и безоговорочной поддержки своей жесткой, бескомпромиссной политики.
Британцы пытались сохранить Палестину под своим контролем, но Наблус, Хеврон, некоторые части Галилеи то и дело выходили из-под их контроля. На какое-то время они потеряли даже Старый город. Британцы рекрутировали бойцов «Хаганы» в созданную ими Полицию еврейских поселений, но этим «полицейским» с огромным трудом удавалось защищать свои отдаленные фермы. Радикальные сионисты были недовольны политикой сдержанности Бен-Гуриона. «Иргун Цваи Леуми», к началу восстания насчитывавшая около 1500 человек, предпочитала политику возмездия. После каждого нападения арабов в арабские кафе в Иерусалиме теперь летели гранаты. В «Черное воскресенье» в ноябре 1937 года они совершили несколько скоординированных терактов. Вейцман и Бен-Гурион были в ужасе, но действия «Иргуна» встречали все большую поддержку среди ишува: ряды организации все время пополняли новобранцы.
По мере того как головорезы муфтия убивали все больше умеренных арабов, таяли последние надежды на возможность мирного сосуществования и у самых умеренных сионистов — таких, как Иехуда Магнес, американский еврей и президент Еврейского университета, который еще недавно считал возможным «государство двух народов» с двухпалатным еврейско-арабским парламентом. Сдержанность Бен-Гуриона тоже имела свои пределы. Британцы пошли на крайние меры: они стали практиковать метод коллективного наказания деревень, а однажды разрушили целый район в Яффо. В июне 1937 года вышел закон о смертной казни за ношение оружия. В октябре в Иерусалим прибыл Чарльз Тегарт, бывший в течение 30 лет начальником полиции Калькутты и известный своей эффективностью и суровым нравом.
Прежде всего он распорядился построить несколько десятков укрепленных железобетонных полицейских участков и постов и начал возводить «забор безопасности» вдоль северной границы Палестины, через которую поступало оружие из Ливана. Он создал службу разведки и контрразведки, а также специальные следственные тюрьмы, где допрашивали пленных арабских боевиков. В Западном Иерусалиме Тегарт организовал полицейскую школу, где инструктировал своих следователей, как именно следует пытать подозреваемых; в частности, в ходу была «водяная пытка», когда в ноздри заключенному вливали воду из двух кофейников. Эту пытку применяли, пока губернатор Кит-Роуч строжайше не запретил ее. Артур Харрис, офицер Королевских ВВС, впоследствии «прославившийся» как разрушитель Дрездена, бомбил мятежные деревни. Однако сама Европа все ближе подходила к грани новой войны, и британцы не имели возможности прислать в Палестину достаточное количество войск, чтобы самостоятельно подавить восстание. Они все больше нуждались в помощи евреев.
И вот в Иерусалим прибыл молодой специалист по специальной военной подготовке и борьбе с партизанами Уорд Уингейт. Он остановился дома у верховного комиссара Вокхопа и сразу заметил, что Вокхоп «прислушивается ко всем советам и поэтому упускает все возможности». Его собственные рекомендации сводились к тому, что следует сделать из вооруженной еврейской милиции профессиональный спецназ и дать арабам на своей шкуре почувствовать, что такое настоящая партизанская война. Уингейт стал как бы сионистской версией Лоуренса Аравийского (Вейцман тут же прозвал его «Лоуренсом Иудейским»). По забавному совпадению, два этих необычных англичанина, знатока арабов, были двоюродными братьями.
Сын состоятельного колониального полковника, считавшего своей миссией обращение евреев в христианство, воспитанный на Библии и имперских ценностях, Уингейт бегло говорил по-арабски и, как и Лоуренс, сделал себе имя, командуя нерегулярными войсками — в данном случае Восточным арабским корпусом в Судане. «Он был похож, — писал Вейцман, — одновременно и на ученика, и на взрослого мужчину, человека действия, чем сильно напоминал мне Лоуренса». Знаток и симпатизант арабов, Уингейт по прибытии в Иерусалим испытал нечто сравнимое с обращением Павла на пути в Дамаск — настолько поразила его энергия сионистов и одновременно оттолкнули бандитизм муфтия и антисемитизм британских офицеров: «Все против евреев! Раз так, я за них!»