Иерусалим. Биография

Иллириец Иероним, которому на тот момент было под сорок, в свое время прожил несколько лет отшельником в Сирийской пустыне, где его нередко обуревало плотское вожделение, о чем он сам признавался впоследствии: «В сообществе только зверей и скорпионов, — я часто был мысленно в хороводе девиц. Бледнело лицо от поста, а мысль кипела страстными желаниями, и огонь похоти пылал в человеке, который заранее умер в своей плоти». Затем Иероним служил секретарем у Дамасия I, епископа Римского. Дамасий был достаточно самоуверен, чтобы заявить: епископы Римские продолжают с Божьего благословения апостольское служение самого апостола Петра. Это был важный шаг в процессе их превращения во всевластных, непогрешимых пап более поздних времен. По мере того как росла патрицианская поддержка Церкви, Дамасий и Иероним оказались впутаны в очень неприятные скандалы. Епископа обвинили в прелюбодеянии, и он получил прозвище «щекотальщика ушей женщин средних лет». А Иеронима подозревали в связи с богатой вдовой по имени Павла — одной из тех богатых патрицианок, которые приняли христианство. Хотя Иероним и Павла были в конечном итоге оправданы, им пришлось покинуть Рим, и они отправились в Иерусалим в сопровождении Евстохии, дочери Павлы.

Само присутствие этой девицы-подростка, казалось, распаляло Иеронима, видевшего везде плотские соблазны, и он проводил большую часть пути за написанием трактатов, предостерегающих об опасностях подобного рода. «Похоть, — писал Иероним, — щекочет чувства, и тихий огонь чувственного наслаждения изливает свой притягательный свет».

Добравшись до Иерусалима, Иероним и его набожные миллионерши увидели новый для них город, который был полон святости, но одновременно и секса, бурлил торговлей и общением. Дамы горели желанием совершить какое-нибудь богоугодное дело, и самая богатая из них, Мелания, — чей ежегодный доход составлял 120 тысяч фунтов золота, — основала собственный монастырь на Масличной горе. Но Иероним был в ужасе от сексуальных возможностей, открывавшихся в смешении такого количества странных людей всякого рода, собравшихся в этом городе, настоящем тематическом парке религиозного рвения и чувственного вожделения, «где есть и публичные женщины, и комедианты, и шуты». «Сюда стекается народ со всего света, — писал он. — И происходит такое стеснение обоих полов, что здесь принужден бываешь выносить то, чего в другом месте избегал хотя бы отчасти».

Иерониму вторит и другой автор той эпохи — обладавший зорким глазом пилигрима святитель Григорий Нисский: «Нет вида нечистоты, на который бы они не дерзали; у них и лукавство, и прелюбодеяние, и воровство, и идолослужение, и отравление, и зависть, и убийство…».

Покровительство императора, монументальное строительство и поток паломников способствовали формированию нового календаря праздников, отмечаемых в городе, кульминацией которых была Пасха, а также новой топографии Иерусалима, священные точки которой теперь были привязаны к местам Страстей Иисуса. Названия менялись[98], традиции смешивались, но, тем не менее, любое предание, связанное с Иерусалимом, считалось несомненной истиной. Еще одна древняя паломница, испанская монахиня Эгерия, побывавшая в городе в 380-х годах, описала впечатляющее собрание реликвий в храме Гроба Господня[99], включавшее к тому времени и перстень царя Соломона, и рог с елеем, которым был помазан Давид, а также терновый венец Иисуса и копье, пронзившее Его.

Драматичность зримого присутствия всех этих святынь приводила некоторых паломников в исступление совершенно особого рода: для сохранности Животворящего Креста пришлось даже выставить особую охрану, поскольку паломники, прикладываясь к дереву, норовили откусить от него хотя бы щепку. Раздражительный Иероним не мог вынести все эти театральные страсти и удалился в Вифлеем, где приступил к работе над делом своей жизни — переводом еврейской Библии на латынь. Но он часто наведывался в Иерусалим и едко, не сдерживая себя в выражениях, комментировал увиденное. «В Британии так же легко можно найти дорогу на Небеса, как в Иерусалиме», — сердито отзывался он о толпах неотесанных британских паломников. А наблюдая экспрессивные молитвы своей подруги Павлы перед Крестом в Священном саду при храме Гроба, рассказывает, что «молилась она так, как будто созерцала на нем висящего Спасителя». К камню, на котором некогда возлежало тело Христа, она прикасалась устами, «как жаждущая вожделенных вод». А ее плач и стенания звучали столь громко, что был «свидетель тому весь Иерусалим».