Иерусалим, Владикавказ и Москва в биографии и творчестве М. А. Булгакова

Именно после этого деятельность литературного салона была надолго прервана и частично возобновлена лишь после Великой Отечественной войны. Однако сама Е. Ф. Никитина не пострадала в этой ситуации, вскоре вступила во вновь созданный Союз писателей, занимала там разные должности, т. е. вышла сухой из воды. Б. Е. Этингофа она подвергла серьезной опасности. Р. Ивнев 18 мая 1931 г. в своем дневнике сообщает:

Незадолго до этого Е. Ф. вышла замуж (официально) за Эттингофа – зам. зав. Главискусства. Но Эттингоф, кажется, уже вылетает из Главискусства, если уже не вылетел. Буданцев по этому поводу острил, что «они соединились на лету»[847].

Однако Б. Е. Этингофу повезло, его делу пока не дали дальнейшего хода. В результате этой эпопеи он был лишь вскоре переброшен на другую работу: в соответствии со своим юридическим образованием стал профессором Московского юридического института. Кроме того, был членом Верховного Суда СССР по уголовным делам. Однако отзвуки партийного разноса 1933 г. встречаются и в других документах, особенно в доносах на Б. Е. Этингофа[848]. С этого времени его дело в КПК постоянно пополнялось доносами. В 1937 г., когда Б. Е. Этингофа исключили из партии, ему вновь припомнили союз с Е. Ф. Никитиной[849]. Отношения их не были прерваны, после войны Б. Е. Этингоф купил дачу в Гудауте невдалеке от ее дома.

Итак, в 1920-х годах Б. Е. Этингоф занимал различные должности, в том числе по культуре Кавказа, затем важнейший пост, касавшийся цензуры, четыре года провел в качестве консула в Трапезунде, и в течение трех лет, с весны 1930 по лето 1933 г. он был крупным чиновником в Главискусстве, а затем директором Музея изобразительных искусств и членом правления РТО. Он выражал политику того времени с ее вторжением в литературную жизнь, насаждением огосударствления искусства, внедрения его в качестве агитационного средства. Однако Б. Е. Этингоф сам не слишком удачно вписался в новую идеологию и культурную политику и вскоре был выброшен из Накромпроса. Будучи мужем Е. Ф. Никитиной, как мы видели, он до конца наивно следовал ее попыткам сохранить субботники, т. е. островок независимости писателей.

Конечно, он не был профессиональным литератором или историком искусства, что порождало многочисленные шутки и пародии. Однако, как уже говорилось, он имел юридическое и художественное образование, и у него за плечами был большой опыт журналистской высказывания уже тогда удивляли меня. От старого партийца было странно слышать заявление в литературном салоне его жены, что якобы кружок людей стал для него таким близким, и он чувствует себя здесь настолько родным, что такой связи не ощущал даже в партии (передаю смысл – точно не помню) <…>». РГАСПИ, ф. 589, оп. 1, д. 14274, т. 1, л. 17. и издательской работы и различных должностей чиновника по культуре. Человек интеллигентный и доброжелательный, даже в качестве официального лица Б. Е. Этингоф проявлял себя лояльно по отношению к литераторам и театральным деятелям. О симпатии и уважении к нему свидетельствуют многие воспоминания и письма писателей и других деятелей культуры: Н. Равича, Е. Е. Лансере, С. М. Городецкого, Ю. Л. Слезкина, Н. П. Россова, А. В. Орешникова, А. Б. Мариенгофа и проч. Известно, что в 1930-х годах он спас из тюрьмы арестованного археолога В. Д. Блаватского, которого он знал как сотрудника Музея изобразительных искусств[850]. А по отношению к М. А. Булгакову Б. Е. Этингоф проявил редкое великодушие, вторично сумев поддержать его в Москве в 1930 г., подобно тому, как спас его во Владикавказе.

5. М. А. Булгаков и Е. Ф. Никитина

Документальных сведений о посещении М. А. Булгаковым «Никитинских субботников» немного[851]. В дневнике писателя есть хорошо известная уничтожающе желчная ремарка об этом литературном объединении. Под 28.12.24 отмечено:

Вечером у Никитиной читал свою повесть «Роковые яйца». Когда шел туда, ребяческое желание отличиться и блеснуть, а оттуда – сложное чувство. Что это? Фельетон? Или дерзость? А может быть серьезное? Тогда не выпеченное. Во всяком случае, там сидело человек 30, и ни один из них не только не писатель, но и вообще не понимает, что такое русская литература <…> Эти «Никитинские субботники» – затхлая, советская, рабская рвань, с густой примесью евреев[852].