Иерусалим, Владикавказ и Москва в биографии и творчестве М. А. Булгакова

Если дом Гавриловых послужил прототипом дома Рихтеров, а его жители неоднократно подвергались обыскам и арестам, то они могли происходить именно в доме, где жили Булгаковы. Арест чекистами генерала Рихтера, пробывшего в заключении четыре дня, мог быть связан с задержанием какого-то другого мужчины, жившего в доме весной 1920 г., поскольку генерала Гаврилова уже не было в городе. Кто этот мужчина? Вполне правомерно допустить, что это и был арест М. А. Булгакова, которого скоро выпустили благодаря его новому начальству в ревкоме, указание на связи и руководство в ревкоме дано Ю. Л. Слезкиным в образе Лизочки, а ее хлопоты, возможно, отражают хлопоты Татьяны Николаевны. Тем самым в романе Ю. Л. Слезкина мог преломиться эпизод с арестом того самого «белогвардейского гнезда», о котором говорили Т. Н. Лаппа, а также и Б. Е. Этингоф в Гудауте (по свидетельству Э. Л. и Р. И. Бобровых).

09.02.32 Ю. Л. Слезкин в своем дневнике вспоминал о реакции М. А. Булгакова на свой роман «Столовая гора»:

<…> Читал ее Булгакову, он обиделся, что я его вывел[426].

Не потому ли писатель был недоволен, что слишком прозрачна оказалась в романе Ю. Л. Слезкина скрываемая им ситуация, связанная с его арестом (несмотря на трансформацию биографического материала в художественную ткань)?

Павел Павлович Пупков в поэме Г. С. Евангулова подвергся обыску ЧК и аресту, а освобожден был на пятый день, т. е., как и в романе «Столовая гора», арест героя продлился около четырех дней:

Поразмыслили чекисты:
Что-то дело тут не чисто!
И, чтоб выяснить вопрос,
Нет ли тут чего такого,
Порешили, что Пупкова
Лучше вызвать на допрос.
Но еще перед допросом,
Чтоб отрезать все пути,
Вызвался чекист с матросом
Ночью с обыском притти.
Ветер воет. Гром гремит.
Кто там в ворота стучит?
Ветер воет, – слышен свист,
В ворота стучит чекист.
Выскользнув из сети снов,
Подбежал к окну Пупков:
Боже, праведный Ты мой —
Грузовик на мостовой!
Шум мотора… Этот шум
Будет помниться века!
Вспомнишь – леднеет ум. —
Ночь. И ветер. И Чека…
Ах, беда, беда поспела,
Долго ли тут до расстрела?
К воротам сбежал Пупков,
Отодвинул вмиг засов,
Замер в страхе, недвижим:
Три чекиста перед ним —
Патронташи на грудях,
Револьверы в кобурах.
В дом вошли. И вот чекист
Подает мандатный лист.
В руки взял Пупков мандат,
Все поджилочки дрожат,
А тем временем матросы
Задают ему вопросы.
«На стене висят портреты —
Сразу видно, что – кадеты!
Нету дыма без огня —
Признавайся, что – родня!
Чтобы не было пробелу
Мы пришьем портреты к делу» <…>
«А гитара над кроватью? <…>
Не такой теперь момент,
Чтобы дома, не у дел
Музыкальный инструмент
Без движения висел!» <…>
Злоба тут взяла Пупкова,
Страх забыв, давай кричать:
«Но декрета нет такого,
Чтоб гитару забирать!» <…>
И схватив гитару он —
Хвать об стену, что есть силы…
Как души последний стон
Вышел дух с гитары милой. <…>
И свезли с собой в Чека
Раба Божьего Пупкова.
Вот сегодня день уж пятый,
Как под сорока замков,
Меланхолией объятый,
В В.Ч.К. сидит Пупков <…>
Будет, иль не будет суд?
Вправду ль к стенке подведут?
И за то, что был он пылок
Пулю всадят ли в затылок?
Так он думал день и ночь <…>
Только в тот же день Пупкова
Выпустили из Чека

[427].