Иерусалим, Владикавказ и Москва в биографии и творчестве М. А. Булгакова

Арестованные. Обыватели Владикавказа, услышав о том, что явившиеся на регистрацию к коменданту города офицеры в количестве до 100 человек были арестованы, всполошились, и среди них, как это всегда бывает в обывательском болоте, пошли самые разнообразные слухи об этом событии. Многие даже поговаривали о том, что все эти офицеры будут расстреляны, хотя в местных газетах уже объявлялось об отмене смертной казни в России <…> их отпустят на волю[439].

Б. Е. Этингоф упоминал чемодан с рукописями, скорее всего, в комнате М. А. Булгакова был совершен обыск. Ю. А. Слезкин и Г. С. Евангулов также рассказывают об обысках у своих героев. Однако, поскольку большевики знали о литературной деятельности «офицера», то, прежде чем привести приговор в исполнение, доложили Б. Е. Этингофу как члену ревкома, зав. наробраза и старому члену партии, который мог взять на себя ответственность за амнистию белого. Возможно, это было прямое поручение В. М. Квиркелии в соответствии с профилем работы Б. Е. Этингофа. Б. Е. Этингоф, если верить его рассказам, еще не был знаком с Ю. Л. Слезкиным и М. А. Булгаковым и узнал об их существовании только при задержании или разбирательстве их дел. Увидев интеллигентов и литераторов, знающих иностранные языки и стремящихся к творческой деятельности, а к тому же журналистов, т. е. коллег (!), он избавил их от репрессий, освободил и дал возможность работать в подотделе искусств, который входил в структуру подчинявшегося ему наробраза. Так, герой «Столовой горы» Авалов, обращаясь к Алексею Васильевичу, вспоминает, что они коллеги. Ю. Л. Слезкин к тому же в то время имел громкое литературное имя.

Согласно двум версиям воспоминаний Е. Ф. Никитиной и рассказу Э. Л. и Р. И. Бобровых, в разговоре с Б. Е. Этингофом М. А. Булгаков откровенно признавался, что он в первую очередь – врач. Вместе с тем Е. Ф. Никитина дважды настаивала на его медицинской деятельности у красных, что сомнительно. Если писатель какое-то время работал с советской властью в качестве врача, неясно, зачем он впоследствии так скрывал свое медицинское прошлое: во-первых, это было бы бессмысленно, поскольку он уже обнаружил свой профессионализм, во-вторых, он имел бы некоторые заслуги перед красными. Скорее, это следует отнести к числу искажений в рассказах Е. Ф. Никитиной. Как мы видели, достоверность многих деталей в ее повествовании вызывает сомнения. Очевидно, что показания Е. Ф. Никитиной нельзя рассматривать в качестве исторического источника, они всегда носят легендарный характер. Самый факт существования двух различных версий в ее изложении служит тому доказательством.

Б. Е. Этингоф должен был заявить свое особое мнение, лично поручиться за писателя, т. е. ходатайствовать о его освобождении перед репрессивным ведомством, Особым отделом и ЧК, перед Реввоенсоветом X армии, как говорится в приказе от 25.05.20. Скорее всего, имя М. А. Булгакова было в том самом списке 102 белогвардейцев, амнистию которых с таким трудом и упорством все лето отстаивал В. М. Квиркелия, а Б. Е. Этингоф был одним из старых большевиков-поручителей, уполномоченных властью, и поручительство свое должен был подтверждать при каждой следующей регистрации добровольцев. Г. Кусов уже обратил внимание на относительно благополучное положение М. А. Булгакова при красных:

Многое говорит о том, что, несмотря на службу Булгакова в качестве военного врача в деникинской армии, местное «красное» начальство отнеслось к нему более чем благосклонно: «не замечало» его назначения в должности заведующего литературной секцией подотдела искусств…[440]