Игги Поп. Вскройся в кровь

Неизвестно, где Игги раздобыл ударника, но девственницы, что не удивительно, найти не получилось, пришлось удовольствоваться голубым парнишкой, который обедал в “Denny’s”, прямо рядом с “Rodney’s”. При этом он распорядился, чтобы Дэнни Шугермен обзванивал всех знакомых журналистов и приглашал их сегодня вечером на «эпохальное представление» в “Rodney’s” под названием «Убийство девственницы»[17]. Шугермен несколько часов висел на телефоне, сообщая всем: «Вы в списке, приходите обязательно, другого раза не будет», – и тем самым вновь инспирируя восхитительное предвкушение самоубийства Игги на сцене.

Родни Бингенхеймер был в восторге от того, что Игги собирается выступить у него в клубе, – артист сказал ему, что «покажет всей этой глиттер-публике, что такое настоящий рок-н-ролл», и возжелал, как когда-то, заняться радиорекламой. Родни честно посадил его в свой открытый черный «кадиллак» и отвез на радио KNAC, где они тщетно нажимали на кнопку звонка, – ответ был один: Игги Попа в здание не пустят.

Перед заведением стояла очередь, и внутри была давка, но само действие было видно только тем, кто стоял на самом краю зеркального танцпола, где Игги в одолженных у Дэнни Шугермена кожаных штанах Моррисона стоял перед огромной ударной установкой и что-то декламировал. Найджел Харрисон играл ритмичный пульс, а Рон Эштон в мундире Африканского корпуса, со свастикой на рукаве, размахивал «хлыстом», который старательно сделал из электрического провода. «Девственник», облаченный в нечто вроде белой жертвенной рубахи, явно нервничал, но вскоре обнаружилось, что жертвой будет собственно Игги. Для этого он обзавелся петлей висельника и кухонным ножом, тоже взятым напрокат у Шугермена.

– Вы хотите крови? – крикнул он голливудской толпе.

– ДАААА! – отвечали они.

– Вы действительно хотите крови?! – повторил он.

– ДААА, МЫ ХОТИМ КРОВИ! – закричали все.

«Бей меня кнутом! – скомандовал он Рону, который вместо этого подтянул петлю и слегка придушил его. – Нет, ты бей, хлещи меня!» – настаивал он, и Рону пришлось подчиниться. «Потом подходит к какому-то черному, – говорит Рон, – просит, чтоб тот его ударил этим ржавым ножиком. Но он отказался, так что Игги сделал это сам».

«Полоснул себя по груди крест-накрест, – рассказывает Найджел Харрисон. – Я всерьез испугался, ведь он говорил, что собирается грохнуть Игги Попа. Кроме того, я боялся, что он заляпает кровью мою новую майку в горошек с Кенсингтон-Маркет».

«Нас тогда не так-то просто было шокировать, – говорит Памела Де Барр, – но это был реальный шок. Мы все страшно взволновались. Хотя для Игги это был естественный ход – поделиться с нами всей своей злостью и раздражением».

Через пятнадцать минут все было кончено. «Сложили его в брезентовый мешок, вынесли из клуба и выкинули в сточную канаву, – говорит Рон. – Жуткое дело. Он спекся».

«Я вообще-то не планировал кровь, – говорит Джим сегодня. – А потом уже, ближе к делу, решил пустить в ход нож. Не нужно этого было делать. На самом деле и не сработало… это была плохая кровь, “У Макса” кровь была лучше, не такая циничная. Я был в отчаянии».

Когда Джим Остерберг создал Игги Попа, альтер эго было посредником, помогавшим ему передавать людям музыку. Теперь Игги стал собственно сообщением, и музыка отошла на второй план по сравнению с ритуальным членовредительством; на том уровне, до которого он докатился, он больше ничего не мог предложить.

«Он принес себя перед нами в жертву на алтаре рок-н-ролла, – говорит Ким Фаули. – Так в римском Колизее львы каждое воскресенье пожирали христиан. А Игги Поп – лев и христианин в одном лице».

Дэнни Шугермен, который пиарил это событие, отвез Джима на пляж. «Чтоб он нырнул в Тихий океан и омыл свои раны. Я подождал около часа, но он не возвращался. Что мне было делать? Не плавать же туда за ним. Так что я вернулся домой, принял пару колес кваалюда и лег спать».

На следующее утро, по словам Шугермена, его разбудил телефонный звонок: какая-то девушка в истерике визжала, что Игги с тесаком напал на «Мазерати» ее папы. Попутно Шугермену пришлось разбираться с собственными проблемами. Но когда Манзарек позвонил спросить, как прошло представление, Дэнни сказал: «Отлично!»