Иголка в стоге сена

И все же пережидать опасность в погребе было опасно, и Харальд, кряхтя, втиснулся в темный, сырой коридор, где сверху, словно щупальца, свисали корни неведомых растений.

Ему вспомнилось, как много лет назад он с сообщниками шел по такому же мрачному подземелью стокгольмской клоаки, куда их загнала королевская стража. Тогда он не знал, вернется ли назад, — сопровождавшие его люди едва ли были милосерднее хищных зверей.

Сейчас он знал, что его не ударят ножом в спину, но томительное чувство тревоги все же не покидало бывшего пирата.

Пройдя половину пути, Харальд очутился в том месте, где подземный ход разделялся надвое. Из криков стражников, услышанных незадолго до этого, Харальд понял, что события, как-то связанные с его сыном, произошли в конюшне. Посему он поспешил туда, свернув в боковое ответвление коридора. Узкий отнорок привел его к ступенькам, ведущим наверх.

Здесь у Харальда был потайной вход в конюшню. Он находился в конце прохода меж стойлами, и сверху его прикрывал дощатый настил, на котором хранились запасы сена. Сидя под ним, Харальд не мог видеть того, что происходит наверху, зато сквозь доски, закрывавшие вход в подземелье, слышал голоса людей, толпившихся в конюшне.

Датчанин обратился в слух, пытаясь по обрывкам их речей понять, что же случилось с его сыном.

— Похоже, мальчишка ему чем-то помешал, и тать убил его… — донесся до Харальда незнакомый голос.

Свет померк в глазах старого пирата. Жгучая боль пронзила все его существо, и он до крови впился зубами в ладонь, подавляя стон. Он все еще не понимал, зачем его первенцу понадобилось идти среди ночи в конюшню, где хозяйничал беглый тать. Но даже если бы он нашел ответ, это бы ничего не изменило. Будущее Харальда умерло вместе с сыном, и в душе его воцарилась черная, беззвучная пустота.

Ему больше не хотелось ни бежать, ни сражаться, он вдруг ощутил себя старым и страшно уставшим. Единственным его желанием было в последний раз увидеть своего наследника и проститься с ним. Дождавшись, когда в конюшне стихли звуки, он приподнял дощатый настил и осторожно выглянул из своего укрытия.

В трех шагах он увидел сына. Олаф сидел у деревянной перегородки, раделяющей два стойла, привалившись к ней спиной и бессильно склонив к плечу русую голову. На какой-то миг Харальду почудилось, что его первенец просто задремал, утомившись от тяжких трудов. Но померкший навеки взор Олафа и глубокая рана на груди говорили ему иное.

Не веря своим глазам, Харальд чуть слышно позвал сына, но Олаф не откликнулся и не повернул головы на отчий зов. Все было кончено…

Харальд опустил крышку своего лаза, вновь погрузившись, во мрак подземелья. Ему казалось, что он заживо похоронен в сырой, зловонной могиле. Все, что он делал последние годы, — рыл подземный ход, копил деньги, служил фон Веллю, убеждая его в своей преданности, — преследовало лишь одну цель: вырваться из орденских тисков, бежать из дикого края славян, чтобы вместе с сыном зажить в покое, на родной, датской земле.

Теперь эти мечты рухнули в одночасье. Стоило ли дальше жить? Этого Харальд не знал, но зато он ведал, кому обязан столькими несчастьями своей жизни.

Если бы не тевтонец и ему подобные псы, он бы не потерял на Готланде жену. Если бы не фон Велль, отыскавший его в Стокгольме, ему бы не пришлось вновь браться за ремесло убийцы.

Не оставляло Харальда и подозрение, что к страшной гибели его младшего сынишки тоже приложил руку тевтонский дьявол. Он же принудил Харальда овладеть зловещим искусством отравителя. А теперь из-за его интриг погиб Олаф, надежда и опора стареющего отца. А он, Харальд, сделал все, чтобы его убийца вырвался на волю…

Харальд скрипнул зубами. Ах, как хотелось ему своими руками вырвать сердце из груди ненавистного Командора!

Но он знал, что на это ему не хватит ни сил, ни сноровки. Нужно было отомстить тевтонцу иначе, но как?

Явиться с повинной к Воеводе и рассказать ему все о тайных деяниях фон Велля? Но что это даст? Едва ли ему удастся доказать причастность Командора к бедствиям Польского Королевства. А если и удастся, то Харальда за пособничество врагам Короны не ждет ничего, кроме петли и плахи…

Нет, действовать нужно по-иному, решил датчанин. Этот постоялый двор, выстроенный на деньги Ордена, был любимым детищем фон Велля. Пусть же горит в огне, как сгорели некогда милые сердцу Харальда люди. Капитул не погладит тевтонца по голове за потерю форпоста, в который было вложено столько средств. Гори же, змеиное гнездо!

Рука Харальда крепко стиснула древко смоляного факела. Он знал, как будет действовать дальше…

Глава 54

Впервые за последнюю неделю Руперт фон Велль смог вздохнуть с облегчением. Миссия его была спасена, и, оглядываясь назад, рыцарь убеждался в том, что сделал свое дело безупречно.

Особенно удачной Командору казалась мысль передать Волкичу московские гривны из своих дорожных запасов. Русское серебро ходило по всей Европе, и доберись тать до Ливонии, ему бы не составило труда обменять его на немецкие или датские деньги.