Иголка в стоге сена

Эвелину насторожило выражение их лиц. Сердито сдвинутые к переносице брови Кшиштофа и болезненная бледность Флориана не могли быть лишь следствием усталости. За ними скрывалось нечто большее, и это «нечто» пугало княжну, рождая в ее душе догадки о событиях минувшей ночи.

Из груди девушки вырвался облегченный вздох, когда она увидела живого и невредимого Бутурлина, но радость ее сменилась новой тревогой. Дмитрий был безоружен, и его со всех сторон, точно преступника, обступали воеводины ратники.

Лицо боярина казалось отрешенным и грустным, словно он возвращался с похорон, не больше радости читалось в глазах у Газды, трусившего рядом с ним на рослой, явно чужой, лошади.

На поясе у него, как и у Бутурлина, отсутствовала сабля, зато правая рука, перетянутая выше локтя лоскутом, висела на перевязи. Похоже, он был ранен.

«Господи, да их захватили с боем! — пронеслось в голове, у Эвелины. — Что же теперь с ними будет?»

Прежде чем отряд миновал замковые ворота, девушка сбежала вниз по каменным ступеням в надежде увидить Дмитрия вблизи и перемолвиться с ним хотя бы парой слов.

Но Воевода, зорко следивший за всем происходящим вокруг, помешал их встрече.

— Куда это ты так спешишь, княжна? — пророкотал он, преграждая Эвелине конем дорогу к возлюбленному. — Хочешь обнять своего детского друга Флориана?

— Я хотела… — под пристальным, суровым взглядом старого рыцаря княжна растеряла все слова и залилась краской смущения, — …спросить…

— Догадываюсь, о чем! — холодно усмехнулся Кшиштоф. — Вернее, о ком! Что ж, я готов удовлетворить твое любопытство. Но не здесь и не сейчас. Скажу лишь одно: твой паладин попал в скверную историю, и покамест тебе лучше держаться от него подальше!

— Но я должна увидеться с ним! — упрямо сжала кулачки Эвелина.

— Когда придет время, увидишься! — свесившись с коня, вперил в нее суровый взор Воевода. — А пока будет лучше, если ты вернешься в свою светелку. Нынче надворе изрядный мороз. Я бы не хотел, чтобы ты застудилась!..

Эвелина едва не потеряла дар речи от столь бесцеремонного обращения. Кшиштоф разговаривал с ней, как с ребенком, не имеющим права самому решать свою судьбу. Лишь на пару мгновений ей удалось встретиться взглядом с любимым, прежде чем жолнежи увели его и Газду во внутренние покои замка.

В глазах Дмитрия были та же нежнось и забота, только теперь к ним примешивалась странная, щемящая тоска, словно боярин горевал о чем-то, навсегда утерянном.

В ответ она послала ему свой взор, полный того трепетного, искреннего чувства, на которое способны лишь чистые сердца. Но встреча взглядов была недолгой. В следующий миг строй конных ратников разделил их и скрыл Дмитрия от глаз Эвелины.

Первое мгновение ей хотелось разрыдаться от собственного бессилия, но княжна сдержала себя, как в ту страшную ночь, когда ей грозили бесчестие и смерть.

Воевода разговаривает с ней, как с ребенком? Что ж, она докажет всем, что умеет держаться, как подобает взрослой. Отныне ни Кшиштоф, ни Флориан не увидят ее слез и не услышат жалоб!

И еще она поклялась в сердце, что не сложит рук, пока Бутурлин не будет оправдан перед Владыками, пойдет наперекор всем, кто скажет о ее возлюбленном худое слово. Если понадобится, она будет отстаивать невиновность Дмитрия даже перед самим Королем!

Едва Эвелина приняла это решение, слезы в ее глазах высохли и губы сжались в твердую линию. Невзгоды закалили дух хрупкой девушки, и она поверила: нет в мире силы, способной воспрепятствовать ей на пути к спасению возлюбленного из капканов хитрости, коварства и интриг.

____________________________

— Ну, вот мы и дома! — проворчал Газда, вытягиваясь вдоль стены на жесткой лежанке. — Как говорится, с чего начали, тем и завершили!

— Погоди горевать, — попытался приободрить товарища Бутурлин, хотя ему и самому было несладко, — на сей раз Воевода оказал нам больше чести. Не в башне холодной поселил, в натопленной светелке…

…- С решетками на окнах в палец толщиной, — закончил за него с хмурой усмешкой Газда. — Воистину, добр пан Воевода. Глядишь, смилостивится еще и от доброты своей не станет нас четвертовать, а сразу повесит!

— Не посмеет он нас вешать, — возразил ему Дмитрий, — я все еще слуга Великого Князя Московского, а ты — мой дворянин!

— Не шибко нам это помогло в прошлый раз, — горестно вздохнул казак, — боюсь, и нынче не поможет. Невзлюбил нас Самборский Наместник, ох, как невзлюбил! Желал бы он нам честь оказать — не стал бы под замок запирать, яко воров.

Погляди в окошко: тевтонцы разгуливают по Самбору, словно у себя дома. Никто их не стережет. Бродят, где хотят, в саванах своих белых. Впрочем, о саване я зря вспомнил. Примета дурная — как бы самому надевать не пришлось!..

В коридоре за дверью загремели шаги, торопливо заворочался в замочной скважине ключ. Спустя мгновение дверь отворилась, и на пороге светлицы возник Воевода в сопровождении двух жолнежей.