Игорь Грабарь. Жизнь и творчество

В своем открытом опубликованном письме Суриков также дал положительный отзыв о деятельности нового попечителя Галереи и, в частности, отметил: «Многие нападают на эти преобразования, но совершенно напрасно. Что картинам нужно? Свет! И вот этого, благодаря усилиям и трудам администрации галереи, вполне удалось достигнутъ. Какая дивная огромная зала получилась с вещами Репина. Их только теперь и можно видеть в настоящем виде. Этюды Иванова к “Явлению Христа народу” стали особенно яркими и колоритными от света. <…> Но по эффекту лучше всех брюлловская зала. Ничто теперь не мешает смотреть. Перегородки убраны, многие картины старых русских мастеров, запрятанные под потолок и в углы, совершенно мне не известные, и теперь для меня – новость и доставляют наслаждение, поставленные на свет… Колоссальный труд еще не закончен. Покойному П. М. Третьякову просто некогда было заниматься систематическим размещением картин. Ему важно было одно: чтобы нужные для его галереи картины не ушли мимо…»[85] 4 сентября 1913 года в Думе состоялось совещание гласных с подробным сообщением Игоря Эммануиловича о произведенной им перевеске картин, и уже по прошествии нескольких дней на специальном заседании вопрос, наконец, был решен в пользу нового попечителя[86]. Оставаясь художественным музеем общенационального значения, обновленная Галерея приобрела статус современного центра по изучению русского искусства, и это было несомненной заслугой Игоря Эммануиловича Грабаря. Изданный в 1917 году под его редакцией каталог собрания стал результатом впервые предпринятой колоссальной тщательной работы по научному изучению и описанию коллекций Третьяковской галереи. Громкое дело закончилось полной и безоговорочной победой Игоря Эммануиловича, для которого музейная работа была не службой, а подлинным наслаждением, так как она давала возможность, не встречая никаких препятствий, изучать русское искусство в подлинниках, что, несомненно, было для художника-ученого очень важно. Тем не менее после затянувшегося «процесса» он не без горечи вспоминал:

«Если бы я мог предвидеть, что последует за моим избранием и вступлением в обязанности руководителя галереи, что придется мне пережить, свидетелем и мишенью каких интриг придется вскоре быть, я бы, конечно, не решился на такой шаг. Но я был неопытен и не искушен в общественных и думских делах. Я согласился главным образом потому, что судьба давала мне, наконец, в руки тот огромный историко-художественный материал, который собран в Третьяковской галерее, и я мог оперировать им для своей истории русского искусства не на расстоянии, как раньше, а вблизи, на “художественную ощупь”. Это было слишком соблазнительно, и против этого я не мог устоять»[87].

Облик Игоря Эммануиловича Грабаря этого времени запечатлен в великолепном портрете 1916 года, созданном Борисом Михайловичем Кустодиевым. Несмотря на законченность и тщательную проработанность, портрет является подготовительным этюдом, исполненным в технике пастели к картине «Групповой портрет художников “Мира искусства”» (1920). Созданный Кустодиевым образ отличается большой жизненностью, выразительностью психологической характеристики и неким, присущим Борису Михайловичу, теплым ироничным отношением к модели. Он как будто немного подшучивает над Грабарем, который в свои сорок пять лет никак не мог остепениться и по-прежнему сохранял юношескую порывистость, энергичность и жизнерадостность.

Глава VI Служение искусству