Настала очередь Фицджеральда. Он вскочил и, вопреки своей обычной выдержанной манере, закричал: «Ну и дурдом!» Как писали блогеры FDL, «он рвал и метал, он сыпал фактами и аргументами с такой скоростью, что стенографист едва успевал за ним записывать; он настолько досконально знал материалы дела, что на память воспроизводил многозначные номера документов, на которые ссылался в своей речи, — его напор обескураживал». Сразу после этого дело было передано присяжным, от которых теперь требовалось окончательное решение: виновен Либби или нет.
Несмотря на то что явное преимущество в этом процессе было на стороне прокурора, я по-прежнему не верила, что присяжные вынесут обвинительный вердикт. Мне вспоминалось дело О. Дж. Симпсона, которое рассматривалось в 1995 году: несмотря на все прямые и косвенные улики, однозначно доказывавшие, что подсудимый убил свою бывшую жену Николь Браун Симпсон, жюри по расовым соображениям разделилось во мнениях и оправдало бывшую звезду футбола. Я боялась думать о том, как мы с Джо будем жить дальше, если Либби все-таки оправдают по всем статьям. Нам казалось особенно важным, чтобы его обвинили в препятствовании осуществлению правосудия, потому что в этом случае стало бы ясно, почему изначально никто не был обвинен в нарушении Закона о защите персональных данных сотрудников разведки.
Всем известно, что, когда ждешь чего-нибудь, время тянется бесконечно. Через несколько дней, 26 февраля, прошел слух, что судебный процесс может быть вообще аннулирован из-за допущенного нарушения: несмотря на все предупреждения, кто-то из присяжных на выходных прочел или посмотрел по телевидению что-то о рассматриваемом деле. Однако судья решил не прекращать разбирательство после трех дней дискуссий, и присяжные — за вычетом одного человека — продолжили совещаться. Опасность миновала — мы вздохнули с облегчением и стали ждать дальше. Оставалось утешаться лишь тем, что в нынешних обстоятельствах мы все равно можем спать спокойнее, чем Либби и Чейни.
Наконец во вторник 6 марта, после полутора недель обсуждения, присяжные пришли к единому решению. Вердикт должны были огласить в двенадцать часов. Стоял морозный солнечный день. Джо договорился с кем-то встретиться за ланчем, поэтому я сидела дома одна. В назначенное время я включила телевизор. Сказать, что в тот момент я очень переживала, — значит ничего не сказать: меня буквально трясло, так что мне удалось размешать сахар в чашке кофе, только взявшись за ложку обеими руками. На каком-то кабельном канале корреспондент, стоя перед зданием суда, быстро перечислял статьи обвинения и вердикты, вынесенные по ним, — я вжалась в кресло и замерла: по первому пункту — за препятствование осуществлению правосудия — «виновен», по второму пункту — за лжесвидетельство под присягой — «виновен», по третьему пункту — за сообщение ложных сведений — «не виновен», по четвертому пункту — за лжесвидетельство под присягой — «виновен» и по пятому пункту — за сообщение ложных сведений — «виновен». Я расплакалась от радости и тут же бросилась звонить Джо. Я думала, он тоже смотрел новости в каком-нибудь ресторане, но когда муж взял трубку и отрывисто спросил: «Ну как?» — я поняла, что он еще не в курсе событий. Я сообщила ему о решении суда, изо всех сил стараясь не терять самообладание. Джо ответил кратко: «Слава богу! Главное, что Либби обвинили в препятствовании правосудию». И повесил трубку. Я знала, что теперь остаток дня журналисты будут изводить его просьбами дать интервью. Мне же судьба подарила возможность побыть наедине с собой несколько минут, чтобы собраться с силами и осознать то, что случилось. Потом, разумеется, наш домашний телефон тоже начал звонить как сумасшедший. В газетах я прочла, что Либби воспринял приговор стоически, а его жена разрыдалась прямо в зале суда. В сложившейся печальной ситуации несколько утешал лишь тот факт, что наша судебная система, несмотря ни на что, на этот раз сработала надлежащим образом.