Игра Эндера. Глашатай Мертвых

Эндер был поражен, услышав, что она употребила это слово; конечно же, последняя книга Демосфена была опубликована двадцать два года назад и была распространена по ансиблу среди всех Ста Миров. Ютланнинг, фрамлинг, раман, варелс — все эти термины были теперь частью старка и, очевидно, не кажутся уже особенно новыми для Боскиньи.

Именно отсутствие у нее интереса к свинкам оставило в нем ощущение дискомфорта. Люди Лузитании, очевидно, не могли оставаться равнодушными к свинкам — ведь именно из-за них была выстроена высокая непреодолимая ограда, за которую не мог выйти никто, кроме ксенологов. Нет, это было не простое отсутствие интереса, она избегала разговоров о них. Он не мог выяснить, было ли причиной этого то, что свинки-убийцы были болезненным предметом обсуждения, или же она не верила Глашатаю.

Они взобрались на вершину холма, и Боскинья остановила машину, которая мягко опустилась на свои полозья. Внизу под ними широкая река пробивала себе путь между травянистыми холмами; далекие холмы за рекой были полностью покрыты лесом. Разбросанные вдоль другого берега реки кирпичные и пластиковые дома с черепичными крышами образовывали живописный город. На холмах ближнего берега расположились фермы, их длинные узкие поля простирались почти до самого холма, где сидели Эндер и Боскинья.

— Милагре, — сказала Боскинья. — На самом высоком холме — кафедральный собор. Епископ Перегрино просил людей быть вежливыми с вами и помогать вам.

Из того, каким тоном она это сказала, Эндер сделал вывод, что он также дал им понять, что он является опасным агентом агностицизма.

— Пока Бог не убьет меня своей молнией? — спросил он.

Боскинья улыбнулась.

— Бог дает нам пример христианской терпимости, и мы ожидаем, что каждый из нас последует ему.

— Они знают, кто вызвал меня?

— Кто бы ни вызвал вас, он человек не болтливый.

— Кроме того, что вы мэр, вы еще и губернатор. У вас есть привилегии по части доступа к информации.

— Я знаю, что ваш первоначальный вызов был отменен, но слишком поздно. Я также знаю, что в последние годы было еще два вызова. Но вы должны сознавать, что многие вполне удовлетворены своей верой и тем утешением, которое они получают от священников.

— Они почувствуют облегчение, когда узнают, что я не занимаюсь вопросами веры и утешения.

— Ваше великодушное предложение принять от вас груз скрики принесет вам популярность в барах, и вы можете не сомневаться, что вы увидите массу тщеславных женщин, носящих шкуры скрики, когда придет время. Это будет осенью.

— Случилось так, что мне пришлось приобрести груз скрики вместе со звездолетом — он был мне ненужен, и я не жду особенной благодарности.

Он взглянул на жесткую, похожую на мех траву.

— Эта трава — она настоящая?

— И совершенно бесполезная. Мы не можем даже заготавливать ее на сено — если ее скосить, она крошится и превращается в пыль при первом же дожде. Но внизу на полях распространена разновидность амаранта, выведенная нашим ксенобиологом. Рис и пшеница давали здесь слабые и нежизнеспособные всходы, но амарант настолько прижился здесь, что мы вынуждены применять гербициды, чтобы предотвратить его распространение.

— Почему?

— Этот мир находится под карантином, Глашатай. Амарант настолько приспособлен к здешним условиям, что он скоро вытеснит местные виды травы. В наши цели не входит изменение Лузитании по земному образцу. Мы предполагаем оказать на эту планету как можно меньшее воздействие.

— Это, должно быть, тяжело сказывается на людях.

— В пределах нашей колонии мы чувствуем себя свободно и живем насыщенной жизнью. А за оградой — никто не испытывает совершенно никакого желания выходить за нее.

В ее голосе чувствовалось скрытое волнение. Теперь Эндер осознал, насколько глубоко проник в их души страх перед свинками.

— Глашатай, я знаю, вы думаете, что мы боимся свинок. Наверно, некоторые из нас боятся. Однако ощущение, часто испытываемое большинством из нас, — это не совсем страх. Это ненависть. Презрение.

— Вы никогда не видели их.

— Вы должно быть, знаете о двух ксенологах, что были убиты свинками — я подозреваю, что первоначально вас вызвали для того, чтобы Говорить о смерти Пипо. Но оба они, как Пипо, так и Либо, пользовались всеобщей любовью. Особенно Либо. Он был добрый и щедрый человек, и все глубоко скорбели о его смерти. Трудно понять, как свинки могли так поступить с ним. Дон Кристао, аббат ордена Детей Разума Христова, сказал, что, должно быть, у свинок не развита мораль. Он сказал, что, возможно, это говорит о том, что они — звери. Или же о том, что они невинные создания, еще не отведавшие запретного плода. — Она скупо улыбнулась. — Но это теология — это вам неинтересно.