Игра Эндера. Глашатай Мертвых

— Я видел результаты генетического обследования. Маркос Мария Рибейра не был отцом. У его жены были дети, но не его, и он знал это, и она знала, что он это знает. Это было частью договора, который они заключили после свадьбы.

Шепот превратился в негромкий гул, ворчание — в жалобы, и когда шум достиг максимума, Ким вскочил на ноги и завопил, закричал на Глашатая:

— Моя мама не была неверной женой! Я убью тебя за то, что ты назвал ее шлюхой!

Его последние слова повисли в тишине. Глашатай не ответил. Он просто ждал, не сводя глаз с горящего лица Кима. В конце концов Ким понял, что он, а не Глашатай, произнес слово, которое до сих пор звенело в его ушах. Он вздрогнул. Он посмотрел на мать, которая сидела рядом с ним, теперь уже не напряженно, слегка сгорбившись, посмотрел на ее руки, дрожавшие на коленях.

— Скажи им, мама! — сказал Ким. В его голосе прозвучало больше мольбы, чем он хотел.

Она не ответила. Не сказала ни слова, даже не посмотрела на него. Если бы он не знал, он подумал бы, что ее дрожащие руки были признанием того, что она стыдится, как будто то, что говорил Глашатай, было правдой, которую бы рассказал Бог, если бы Ким спросил его. Он вспомнил, что отец Матео говорил про адские муки: «Бог плюет на прелюбодеев, они издеваются над силой созидания, которой Он поделился с ними, в них не больше благости, чем в амебах». Ким почувствовал во рту вкус желчи. То, что сказал Глашатай, было правдой.

— Mamae, — громко и насмешливо проговорил он, — Quem fode р’ra fazer-me?

Люди затаили дыхание. Ольгадо вскочил, сжав кулаки. Только тогда Новинья шевельнулась, подняла руку, словно желая предостеречь Ольгадо от драки. Ким даже не заметил, что Ольгадо бросился на защиту матери; он думал только о том, что Миро этого не сделал. Миро тоже знал, что это правда.

Ким глубоко вздохнул, повернулся, на мгновение показавшись потерянным; затем вышел сквозь толпу. Никто не заговорил с ним, хотя все смотрели, как он уходит. Если бы Новинья отвергла обвинение, они бы поверили ей, побили бы Глашатая за то, что он обвинил дочь Ос Венерадос в таком грехе. Но она промолчала. Она выслушала непристойные слова от своего сына и ничего не ответила. Это было правдой. И теперь они слушали, как зачарованные. Мало кого из них это беспокоило. Они просто хотели знать, кто был отцом детей Новиньи.

Глашатай негромко продолжил свой рассказ о судьбе Новиньи:

— После того, как ее родители умерли, и до того, как родились ее дети, Новинья любила только двух людей. Пипо был ее вторым отцом. Вся ее жизнь держалась на нем; несколько лет она знала, что такое семья. Потом он умер, и Новинья считала, что это она убила его.

Люди, сидевшие рядом с Новиньей, увидели, как Куара села рядом с Элой и спросила ее:

— Почему Ким так рассердился?

Эла тихо ответила:

— Потому что папа не был на самом деле нашим отцом.

— О, — сказала Куара. — А кто теперь наш отец, Глашатай? — спросила она с надеждой в голосе. Эла велела ей замолчать.

— В ту ночь, когда умер Пипо, — продолжал Глашатай, — Новинья показала ему что-то, что она обнаружила, что-то имевшее отношение к десколаде, к тому, как она влияет на местную флору и фауну. Пипо увидел в ее работе больше, чем она сама. Он бросился в лес, где жили свинки. Может быть, он рассказал им о том, что узнал. Может быть, они догадались сами. Но Новинья винила себя за то, что показала ему этот секрет, — такой важный, что свинки готовы были убить, чтобы сохранить его.

Было слишком поздно для того, чтобы исправить то, что она сделала. Но она могла сделать все, чтобы это не повторилось. Поэтому она запечатала все файлы, которые имели отношение к десколаде и к тому, что она показала Пипо в тот вечер. Она знала, кто захочет увидеть эти файлы, — Либо, новый зенадор. Если Пипо был ее отцом, то Либо был ее братом, и даже больше. Если смерть Пипо было трудно перенести, то смерть Либо была бы еще больнее. Он спросил о файлах. Он потребовал показать их. Она сказала, что никогда не покажет их ему.

Они оба понимали, что это означает. Если бы он женился на ней, он смог бы получить доступ к этим файлам. Они любили друг друга, они были нужны друг другу больше, чем когда-либо, но Новинья не могла выйти за него. Он никогда бы не смог пообещать не читать этих файлов, и даже если бы он пообещал, он не смог бы сдержать этого обещания. Он бы обязательно увидел то, что видел его отец. Он бы умер.

Одно дело отказаться выйти за него замуж. Другое дело — жить без него. И она не жила без него. Она заключила договор с Маркао. Она выйдет за него замуж, но ее настоящим мужем и отцом ее детей будет Либо.

Бруксинья, вдова Либо, поднялась на ноги, пошатываясь, со слезами на лице, Причитая: «Mentira, mentira». (Неправда, неправда.) Но ее слезы были не от гнева, а от горя. Она опять оплакивала потерю своего мужа. Три дочери помогли ей покинуть площадь.

Пока она выходила, Глашатай тихо продолжал свой рассказ: