Игра Эндера. Глашатай Мертвых

— Либо знал, что причинял боль своей жене Бруксинье и их четырем дочерям. Он ненавидел себя за то, что сделал. Он пытался избегать Новинью. Ему удавалась делать это месяцами, иногда годами. Новинья тоже пыталась. Она отказывалась видеть его, даже говорить с ним. Затем Либо решал, что уже достаточно силен, чтобы видеть ее и не возвращаться к прошлому. Новинья же была так одинока со своим мужем, который никогда не мог сравниться с Либо. Они никогда не притворялись, что в том, что они делают, есть что-то хорошее. Они просто не могли долго жить без этого.

Бруксинья слышала все это, выходя с площади. Конечно, сейчас в этом для нее было мало утешения, но епископ Перегрино вдруг осознал, что Глашатай делает ей подарок. Она была самой невинной жертвой этой жестокой правды, но и ее он не оставил с одним пеплом. Он дал ей возможность жить со знанием того, что сделал ее муж. «Это не твоя ошибка, — говорил он ей. — Ты не могла ничего поделать. Твой муж оказался слаб, а не ты».

«Пресвятая Дева, — помолился про себя епископ, — пусть Бруксинья услышит то, что он говорит, и поверит в это».

Не только вдова Либо плакала. Сотни глаз, смотревших, как она выходила с площади, тоже были наполнены слезами. История с романом Новиньи была шокирующей, но интересной: и эта женщина с сердцем из стали была не без порока, ничем не лучше других. Но не было никакого удовольствия узнать то же самое о Либо. Все любили его. Они так восхищались его щедростью, добротой и мудростью, что не хотели узнать, что все это было маской.

Поэтому они были удивлены, когда Глашатай напомнил им, что сегодня он пришел говорить не о смерти Либо.

— Почему Маркос Рибейра соглашался с этим? Новинья думала, что ему нужна была жена и иллюзия, что у него есть дети, чтобы смягчить его положение в обществе. Отчасти это было так. Но главной причиной было то, что он любил ее. Он никогда не надеялся всерьез, что она будет любить его так же, как он ее, потому что он боготворил ее, она была богиней, и к тому же он знал о своей болезни, он был грязным животным, достойным только презрения. Он знал, что она не могла обожать его, даже просто любить его. Он надеялся, что когда-нибудь она почувствует хотя бы привязанность. Что у нее появится чувство долга.

Глашатай на мгновение склонил голову, и лузитанцы услышали слова, которых он мог бы не говорить.

— Этого не случилось. Каждый следующий ребенок, — сказал Глашатай, — был для Маркоса еще одним доказательством того, что он потерпел поражение. Что богиня все еще считала его недостойным. Но почему? Он был преданным. Он никогда даже не намекнул ни одному из детей, что не он был их отцом, никогда не нарушил обещания, данного ей. Разве он ничего не заслужил? Иногда это было сверх его сил. Он отказывался прислушаться к ее мнению. Она не была богиней, и дети ее были ублюдками. Это он и говорил себе, когда набрасывался на нее, когда кричал на Миро.

Миро слышал свое имя, но не отреагировал на него, как будто оно принадлежало другому. Его связь с реальностью была более хрупкой, чем он считал, а сегодня он получил слишком много ударов. Это невероятное волшебство со свинками и деревьями. Мать и Либо — любовники. Уанда, которая была такой близкой, стала вдруг другой, как Эла или Куара, еще одна сестра. Его глаза не могли сфокусироваться на траве; голос Глашатая превратился в чистый звук, он не понимал значений слов, только ужасные звуки. Миро призывал этот голос, хотел узнать правду о смерти Либо. Как мог он знать, что вместо доброжелательного жреца гуманистической религии они получат того, первого, Глашатая с его проницательным умом и слишком совершенным пониманием всего? Он не мог предвидеть, что под этой сочувственной маской скрывается Эндер-разрушитель, мифический Люцифер величайшего преступления человечества, полный решимости оправдать свое имя, обративший в ничто труд всей жизни Пипо, Либо, Уанды и самого Миро, увидев за один час, проведенный со свинками, то, чего они не смогли увидеть за почти пятьдесят лет, а сейчас оторвавший от него Уанду одним безжалостным ударом; это его голос Миро слышал сейчас, его ужасный, безжалостный голос. Миро пытался ненавидеть его, но безуспешно, потому что он знал, — не мог обмануть себя — он знал, что Эндер был разрушителем, но разрушил иллюзию, а иллюзия должна была умереть. Правда о свинках, правда о нас самих. Каким-то образом этот древний человек может видеть Истину, и она не ослепляет его, не сводит с ума. «Я буду слушать этот голос, и пусть его сила войдет в меня, чтобы я тоже мог смотреть на свет и не умирать».

— Новинья знала, кем она стала. Она знала, что причиняет боль Маркао, Либо, своим детям, Бруксинье. Она знала, что это она убила Пипо. Поэтому она терпела, даже с радостью, наказание Маркао. Это было ее искуплением. Но этого было недостаточно. Как бы сильно Маркао ни ненавидел ее, она ненавидела себя еще сильнее.