Игра Эндера. Глашатай Мертвых

— Совершенно необычный фрамлинг, — сказал епископ. — За четыре дня вы пленили души этих людей, как я и боялся и предсказывал. Теперь вы советуете начать восстание, которое может стоить нам всего. Вы так же опасны, как сам Сатана. И все же вы здесь, подчиняетесь нашей власти, словно у вас нет возможности сесть на челнок и покинуть нас, когда звездолет вернется на Тронхейм с двумя нашими юными преступниками на борту.

— Я подчиняюсь вашей власти, — ответил Эндер, — потому что я не хочу быть чужим здесь. Я хочу быть вашим гражданином, учеником, прихожанином.

— Как Глашатай Мертвых? — спросил епископ.

— Как Эндрю Виггин. У меня есть таланты, которые могут пригодиться вам. Особенно если вы восстанете. У меня есть и другие дела, которые я не смогу сделать, если на Лузитании не останется людей.

— Мы не сомневаемся в вашей искренности, — сказал епископ. — Но вы должны простить нас, если мы сомневаемся в том, что можно пойти за гражданином, который только что появился здесь.

Эндер кивнул. Епископ не мог сказать больше, пока он не знал больше.

— Позвольте мне сначала рассказать, что я знаю. Сегодня после обеда я был в лесу с Миро и Уандой.

— Вы?! Вы тоже нарушили закон? — епископ приподнялся в кресле.

Боскинья наклонилась вперед, жестом успокоила гнев епископа.

— Изучение наших файлов началось задолго до этого. Постановление Конгресса не может быть связано с этим нарушением.

— Я нарушил закон, — продолжил Эндер, — потому что свинки просили меня прийти. Можно сказать, требовали этого. Они видели, как приземлился челнок. Они знали, что я здесь. К тому же, хорошо это или плохо, они прочли «Королеву и Гегемона».

— Они дали свинкам эту книгу? — спросил епископ.

— Они дали свинкам еще и Новый Завет, — сказал Эндер. — Но я думаю, вы не удивитесь, когда узнаете, что свинки нашли много общего между собой и Королевой. Вот что они говорят. Они просят меня убедить Сто Миров покончить с правилами, которые держат их здесь в изоляции. Видите ли, свинки думают о ограде совсем не так, как мы. Мы считаем, что она нужна, чтобы защитить их культуру от человеческого влияния. Они считают, что она возведена для того, чтобы они не узнали все наши чудесные секреты. Они представляют, как наши звездолеты путешествуют от звезды к звезде, колонизируя, заполняя их. И через пять или десять тысяч лет, когда они в конце концов откроют то, чему мы не хотим их научить, они появятся в космосе и обнаружат, что все миры заняты. Для них места не останется. Они видят в нашей ограде способ убийства вида. Мы держим их на Лузитании, как животных в зоопарке, пока сами захватываем остальную Вселенную.

— Ерунда, — запротестовал дон Кристао. — У нас вовсе нет таких намерений.

— Разве? — возразил Эндер. — Почему мы так стараемся изолировать их от любого влияния нашей культуры? Не только в интересах науки. Не просто хорошее правило ксенологии. Вспомните, пожалуйста, мы открыли ансибл, полеты к звездам, управление гравитацией, даже оружие, которым мы уничтожили чужаков, — непосредственно благодаря нашим контактам с баггерами. Мы научились технологии из машин, которые они оставили после первой вылазки в систему Земли. Мы пользовались этими машинами задолго до того, как поняли их. Некоторые из них, например, филоскат, мы не понимаем до сих пор. Мы вышли в космос именно в результате контакта с цивилизацией, которая была на порядок выше нашей. И все же лишь через несколько поколений мы взяли их машины, превзошли и уничтожили их. Вот в чем смысл барьера — мы боимся, что свинки сделают с нами то же самое. И они понимают это, понимают и ненавидят.

— Мы не боимся их, — заявил епископ, — ведь они всего лишь дикари…

— Баггеры относились к нам так же, — сказал Эндер. — Но для Пипо и Либо, Уанды и Миро свинки никогда не были дикарями. Они отличаются от нас, больше чем фрамлинги. Но они все равно мыслят. Раманы, не варелсы. Поэтому когда Либо увидел, что им грозит голод, что они готовились воевать, чтобы сократить население, он поступил не как ученый — не стал наблюдать за их войной и регистрировать смерть и страдание. Он поступил как христианин. Он взял экспериментальный амарант, который не годился в пищу людям, потому что он был слишком близок лузитанской биохимии, и научил свинок сажать его, собирать урожай и употреблять в пищу. Я не сомневаюсь, что Конгресс увидел именно поля амаранта и увеличение численности свинок. Это не умышленное преступление, а акт сострадания и любви.

— Как вы можете называть такое непослушание деянием христианина? — возмутился епископ.

— Кто из вас, если сын его попросит хлеба, даст ему камень?

— Дьявол тоже может цитировать писание в своих целях, — отпарировал епископ.

— Я не дьявол, — возразил Эндер, — и свинки тоже. Их дети умирали от голода, а Либо дал им пищу и спас их жизни.

— Но посмотрите, что они сделали с ним!

— Давайте посмотрим, что они сделали с ним. Они умертвили его. Точно так же, как они поступают со своими наиболее уважаемыми согражданами. Разве это нам ни о чем не говорит?

— Это говорит, что они опасны и не имеют совести, — сказал епископ.