Игра и мука

Это длилось долго, пока все не оделись. Начали прогон: Борис Акунин. «Чайка». Там есть сцена, где Татьяне Васильевой (Аркадина) сообщают, что ее сын застрелился. Мизансцена решена так. Звучит реплика: «Дело в том, что Константин Гаврилыч застрелился». Васильева падает в обморок – медленно и красиво. Чтобы она не ударилась, было придумано, что Вадим Колганов (Шамраев) подбегает и ловит ее. Тут же худсовет закричал: стоп!!! Мужчина прикасается к женщине – это категорически нельзя. Я через переводчицу стал объяснять:

– Понимаете, это – мать, ей сообщают о гибели сына. Она теряет сознание и падает. Она должна упасть, а ее должны подхватить.

Они задумались – надо посовещаться. Попросили меня – опять-таки через переводчицу – отойти. Что было совершенно не обязательно: они говорят на фарси, а я им пока не овладел. Был долгий жаркий спор. Потом позвали:

– Мы приняли решение. Раз у матери такое горе, пусть она падает. Это можно. Но ловить ее не нужно.

На том и порешили. Но особенности национальной культуры Ирана на этом не закончились.

Несколько минут до спектакля. Большое фойе за кулисами перед сценой. Вдруг вбегают шесть автоматчиков. Мы решили, что это военный переворот. Все выходы мгновенно перекрыли и образовали коридор. По этому коридору в сторону зала быстро прошел невысокий небритый человек. Автоматчики испарились. Нам – оторопевшим и изумленным, – объяснили: огромная честь русскому театру – спектакль посетил министр культуры!!!

Швейцарцы согласны

Гастроли «Школы современной пьесы» в Женеве. Зал театра Каруж переполнен. Играем «Событие». Я за кулисами слежу за происходящим. И вот первые актеры возвращаются со сцены испуганными и рассказывают, что на каждую их реплику весь зал кивает, как будто бы все согласны с текстом или с актерской игрой, – не понятно. Я тоже испугался, побежал в зрительный зал и увидел – точно! Кивают! На каждую фразу! Почти одновременно – кивает весь зал. В чем дело?! И тут до меня доходит, что над сценой на электронном табло идет синхронный перевод – ведь мы играем на русском, а в зале сидят швейцарцы. Они смотрят сначала на артистов, потом наверх – читают текст, и затем опять на артистов. Вот и получается, что весь зал дружно кивает и совершенно с нами соглашается.

А ножки стройные…

Лев Константинович Дуров, много лет игравший в нашем театре, кроме того, что был великим и уникальным артистом, проявлял какую-то невероятную работоспособность. Просто до безумия. Он ухитрялся одновременно исполнять несколько главных ролей в «Школе современной пьесы», в театре на Бронной, ставил там спектакли. В это же время преподавал в Школе-студии МХАТ, снимался в большом кино и сериалах. Кроме этого записывал как режиссер и ведущий передачи на радио, озвучивал мультфильмы. Был членом всевозможных жюри и редколлегий. Но и этого мало – еще участвовал в многочисленных антрепризах и ездил по всей России. Об одной такой поездке из первых уст – рассказ Ольги Аросевой.

Они катали тогда пьесу Петра Гладилина «Афинские вечера». Казанский вокзал. Поезд Москва-Воронеж. Отправление 00 часов 15 минут. В прекрасное, дорогое СВ – минут за 40, с тем, чтобы не опоздать, расположиться, перекусить перед дорогой заходит Ольга Александровна Аросева.

– Я вошла, переоделась, сняла одежду, надела халатик, тапочки с помпончиками, заказала у проводницы чай. Выложила на столик еду, которую захватила из дома. Красиво все так накрыла. Полчаса до отправления, но Льва Константиновича пока нет. Я достала из чемодана специальную подушечку – «думку», которую всегда беру с собой в дорогу. Все-таки поезд – уснуть трудно. И вот уже 10 минут до отхода поезда – Левы нет, я начинаю нервничать и волноваться. И буквально в тот момент, когда поезд трогается, Дуров влетает, запыхавшийся, в купе. Швыряет свой потертый портфельчик. (Непонятно, что там внутри). Сбрасывает куртку. Поезд едет. Дуров говорит: «Жутко устал – съемки, студенты, озвучание, заседание, репетиция и пр.»