Игра королев. Женщины, которые изменили историю Европы

Если Елизавета являлась одной из двух великих фигур, сохранявших власть в конце XVI века, то второй, конечно, была Екатерина Медичи. Екатерину так потрясла смерть Марии Стюарт, кроме прочего, потому, что ее мученичество за веру должно было придать импульс возглавляемой Гизами Католической лиге, которая фактически заняла место гугенотов в качестве внутренней угрозы[85]. Когда в 1588 году Гизы напали на Париж и пытались похитить ее сына Генриха III, именно Екатерине пришлось разбираться с ними, сначала лазая по городским баррикадам, а потом оставшись в городе, чтобы поддерживать связь с членами Лиги, пока ее сын спасался бегством. Однако «власть и доброе имя» Екатерины в глазах ее сына теперь были почти разрушены.

Когда ее сын, по собственному порыву, за два дня до Рождества 1588 года приказал убить последнего герцога де Гиза, Екатерина сказала, что он «на пути к краху». Она была права. Всего семь месяцев спустя этого последнего выжившего, но бездетного сына самого убил доминиканский монах, возмущенный тем, что Генрих III вступил в союз с протестантом Генрихом Наваррским. Однако Екатерина не дожила, чтобы увидеть, как сына Жанны д’Альбре, чье бракосочетание вызвало кошмар Варфоломеевской ночи, объявили королем Франции Генрихом IV. Она умерла уже через две недели после убийства Гиза. Генрих IV сделал ей эпитафию. «Что могла поделать бедная женщина, – вопрошал он, – с пятью детьми на руках после смерти мужа и двумя французскими семействами – нашим и Гизов, – старавшимися захватить корону? Разве она не была вынуждена играть странные роли, обманывать тех и других, но все равно, как она сделала, защитить своих детей, которые правили друг за другом при помощи мудрости столь одаренной женщины? Я удивляюсь, что она не сотворила худшего!»

В 1593 году Генрих IV вернулся в лоно Римско-католической церкви, объявив, даже если нельзя поручиться за подлинность этой знаменитой фразы, что Париж стоит мессы. Что на это сказала бы Жанна д’Альбре? Убийство Генриха в 1610 году приведет к власти в качестве регента Франции еще одну женщину, жену короля Марию де Медичи, родственницу Екатерины Медичи, а также ее преемницу. Однако попытки Марии управлять страной так и не стали успешными.

В заключительные годы XVI и начале XVII века оставались примеры женского правления. Филипп Испанский сделал свою дочь инфанту Изабеллу вместе с ее супругом совместными правителями Испанских Нидерландов, это правление возвестило о наступлении золотого века Нидерландов. Королева Елизавета «говорит, что хочет считать меня своей дочерью; только представьте, как много пользы я получила бы от такой матери!» – двусмысленно сказала инфанта. Однако самая известная правительница XVII века, Кристина Шведская, откажется от своего трона, сказав, что «женщины не созданы, чтобы править». Такое мнение впоследствии повторит королева Виктория, она считала, что «мы, женщины… не приспособлены к верховной власти». Наверное, справедливо, что мечте о женском правлении, которая продвигалась на север в течение XVI столетия, следовало умереть в водах Балтийского моря.

По крайней мере в контексте Северной Европы, заманчиво спросить, не началось ли в конце XVI века сокращение женской независимости: сокращение числа женщин, управляющих своими странами; затихание гинократической дискуссии по поводу того, следует ли обучать девочек так же, как мальчиков. Теперь королева амазонок в комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь» и других произведениях изображалась укрощенной мужчиной и замужеством.

Действительно, Контрреформация получила одно из своих лучших орудий – обновленный культ Девы Марии, Царицы Небесной. Иезуиты поощряли использование молитв по четкам (а значит, «Аве Мария»), восстановили святыни и поддерживали братства, посвященные Богоматери. Деву Марию объявили истинной героиней битвы при Лепанто, большого морского сражения 1571 года, в котором организованная папой Священная лига под руководством Испании разбила турок. Римский папа объявил день сражения, 7 октября, праздником Девы Марии Победительницы. Однако иезуиты, которые в начале своего пути так активно полагались на поддержку дворянок, теперь предпочитали развернуться к менее спорным покровителям мужского пола. Женские религиозные ордена процветали в это время, и продолжат процветать, но присоединившиеся к ним женщины все в большей мере ощущали себя отгороженными от мира.

Не лучше обстояло дело для женщин и в протестантском обществе, совсем не лучше. Протестанты (и их в основном женатое священство) долгое время противопоставляло идеал семьи во главе с отцом католическому идеалу девственности. Такое представление оставляло мало места для образа девственницы-воина. В начале протестантской Реформации казалось, что она дает женщинам широкие возможности, однако теперь эти возможности, судя по всему, сокращались[86].