Игра мудрецов

Мечтать было приятно, и Генри слишком поздно сообразил, что деревенские домики надвигаются на него со скоростью снежной лавины. Он лихорадочно вспомнил все правила остановки лошади, о которых говорил Эдвард, но то ли сделал все неверно, то ли Снежок слишком разошелся, – не сработало. Генри успел запаниковать так, как и на охоте никогда не паниковал, когда за спиной у него раздался громкий, длинный свист, – и Снежок замедлил бег, постепенно переходя на неспешную рысцу.

– Я же говорил, останавливаться не умеешь, – весело сказал Эдвард, выезжая вперед. Он даже не запыхался. – Поехали в деревню, еще час солнце точно не зайдет.

И правда: у подножия гор свет почти растаял, но стоило отъехать дальше, солнце будто приподнялось. Теперь вершины розовели вдалеке, а долину заливало яркое сияние, но Генри все равно покачал головой. Оказалось, деревня не стоит вплотную к Разноцветным скалам, между ними не меньше пятисот шагов.

– Едем сразу в скалы. Надо осмотреться, пока светло. Местные нам ничем не помогут, только задержат. Разберемся с этим их куроедом, а уж потом в деревню.

– Я не буду совершать подвиги в мокрой одежде. Не надеюсь найти у этих ребят прекрасно пошитых вещей, но я согласен и на простыню с дырой для головы, лишь бы она была сухая.

Генри проследил за его мечтательным взглядом и уже собирался обозвать его слабаком и неженкой, – но вдруг кое-что заметил.

– Куры, – выдохнул он, глядя на птиц с короткими крыльями, бродивших вокруг деревни и выклевывавших что-то из земли.

Генри никогда раньше не видел таких птиц, но слово само вспыхнуло у него в голове.

– И что? – раздраженно бросил Эдвард, глядя на них. – Значит, этим крестьянам будет чем нас накормить.

Он поехал в сторону деревни, но Генри, догнав его, схватил за локоть с такой силой, что Эдвард поморщился.

– Куры, – повторил Генри.

Эдвард открыл уже рот, чтобы сказать что-то неприятное, – и тут до него дошло. Генри смотрел, как меняется его лицо, как сжимаются губы.

– Куры, – эхом повторил Эдвард. – Петер сказал, что существо убило их всех.

– Он соврал.

Теперь, внимательно приглядевшись к деревне, Генри понял, что еще странно. Там, где живут люди, хоть над одной печной трубой поднимается дым. Здесь его не было, и от этого жилища выглядели безжизненными, брошенными. Кое-где Генри заметил распахнутые двери, и сердце у него противно заныло. Люди крепко держатся за свое добро, не оставляют его без присмотра. Но он уже видел такое раньше: в деревнях, из которых Освальд угнал жителей. Закатное солнце по-прежнему било в лицо, ярко освещало влажные пятна мха на стенах домов и беспокойно бродящих вокруг птиц, – но даже этот свет теперь казался зловещим, умирающим и холодным. Генри вдруг понял, что вцепился пальцами в гриву Снежка, будто ища поддержки.

– Подумаешь, куры, – громко сказал Эдвард. – Это ерунда. Поехали, расспросим местных, и ты увидишь, что все в порядке.

Генри затряс головой. Он хотел сказать, что маленькая ложь – наверняка часть большой, но Эдвард уже ехал в сторону деревни, расправив плечи, готовясь произвести впечатление на людей, которые выбегут ему навстречу. Генри не сдвинулся с места. Он уже почувствовал, что выбегать некому, и издали следил, как Эдвард остановился, будто запнулся обо что-то, и вдруг свернул в сторону – туда, где за голыми распаханными огородами тянулась старинная, почти рассыпавшаяся каменная ограда. Генри сначала решил, что это еще один огород, но потом заметил, что внутри разложены чурбаны – будто кто-то разрубил высокое дерево на равные части и положил их набок на одинаковом расстоянии друг от друга. Большинство из них от старости потемнели, растрескались и заросли мхом, но штук пятьдесят были новенькие, со свежим, бледно-бежевым срезом. Эдвард оставил коня у ограды, подошел к этим чурбанам странной нетвердой походкой и вдруг опустился на колени, беспомощно уронив руки вдоль тела. То, что он не побоялся испачкать колени размокшей от дождя землей, было так на него не похоже, что страх окатил Генри с новой силой. Он послал Снежка вперед, и тот пошел – неохотно, словно тоже не ждал ничего хорошего.

– Что это такое? – спросил Генри, въезжая в неаккуратную арку, оставшуюся от старинных ворот.

– Ты издеваешься? – глухо спросил Эдвард, не оборачиваясь.

Генри хотел просто ответить «нет», но почему-то начал оправдываться.

– Отец всю жизнь прятал меня в лесу. До Зимнего дня я никогда близко не видел ни людей, ни их поселений. Откуда мне знать?

Эдвард положил обе руки на чурбан, лежавший перед ним.

– Предки делали прекрасно украшенные могильные камни, – через силу начал он. – И всегда высекали на них, какой был дар у покойного мастера. Но с тех пор, как Сердце потеряли, люди стали класть на могилу деревянный чурбан, а на нем вырезать имя умершего, день смерти – и все. Посмотри на эти надгробия. Посмотри ближе, тупица.

– Люди что, отмечают место, где зарыли мертвых? – не поверил Генри. – Но зачем? Они же их потом не откапывают, так зачем тогда…

Эдвард резко обернулся, но, увидев непонимание на лице Генри, смягчился.