Игра на двоих (СИ)

— Ты привязала меня к себе так крепко, что я, как ни пытался, не могу разорвать ту нить, что соединяет нас. Заставила забыть о вечном одиночестве, о разочарованиях, о боли. Поверить в чудо. А затем ушла и оставила меня наедине с призраком той, счастливой жизни. Ты не приближаешься ко мне, но и не хочешь уйти навсегда из моей памяти. Не отпускаешь меня. Тебя нет рядом, но я все равно вижу взгляд и улыбку, слышу звонкий голос и смех, чувствую твое тепло. Я пытался убежать от воспоминаний, но не смог. И я сдался, сдался на милость Победительницы. Только этого оказалось мало: я нашел силы сделать шаг к тебе, к тому, от чего так долго старался убежать, но ты снова отталкиваешь меня. Говоришь, что хочешь свободы, что не желаешь ничего, кроме смерти, —, а ты подумала о том, для кого твоя жизнь стала дороже собственной? О том, кому твоя смерть причинит куда больше боли, чем тебе — твое нынешнее существование? О том, кто не сможет жить в мире, где нет тебя? Для кого ты стала самой жизнью, ее единственным смыслом? Ты не имеешь права так поступать со мной! Ты привыкла думать и заботиться только о себе, но забыла о том, что в твоей жизни есть и другие люди, у которых тоже есть чувства! Что я должен сделать, чтобы ты впустила меня в свой мир и захотела, чтобы я остался с тобой? Что я еще должен сделать?! Скажи мне! Надеешься снова уйти просто так?

Слова ментора для меня как пощечина: неожиданно, но не слишком больно. Боль приходит позже, когда Хеймитч отступает на шаг назад и переводит дыхание, словно крики забрали все его силы. В моем взгляде, устремленном на него, можно увидеть все то же безразличие, но внутри меня разгорается пламя — яростное и неукротимое. Вспомнив все, что мне пришлось пережить за последний месяц, я едва сдерживаюсь от того, чтобы не накричать на него в ответ. Однако что-то мешает мне, не дает выплеснуть смятение. Ощущение пустоты и потерянности вскоре вновь обретает контроль над чувствами, не позволяя проявить слабость и признаться в том, что заставило стать таким эгоистичным ничтожеством, каким, видимо, считает меня ментор. И я снова замыкаюсь в том, во что превратился мой внутренний мир. Мне хочется сбежать. Скрыться в лесу, среди деревьев, и остаться там навсегда. Спрятаться в таком месте, где меня не сможет найти никто, и ждать, пока с лица земли не исчезнет последний человек, которому якобы не безразлична моя судьба.

— Разве нас что-то соединяет?

Пользуясь минутным замешательством Хеймитча, вызванном моими последними словами, я готовлюсь распахнуть дверь и вырваться на улицу, однако в последний момент ментор приходит в себя: в его глазах мелькает проблеск понимания, осознания того, что он сказал несколько секунд назад, который затем сменяется ужасом. В следующий миг мужчина снова сжимает меня в объятиях, но не таких, как пару минут назад, а осторожных и бережных. Тон его голоса смягчается, а губ слетает одно слово:

— Прости.

Я продолжаю молчать, не обнимая его в ответ. Тогда он, зарывшись лицом в мои распущенные волосы, снова начинает говорить — тихо, но торопливо, словно боясь, что смелость, необходимая для его слов, покинет его прежде, чем он закончит.

— Я боялся, что ты не придешь в себя. Что у тебя не хватит сил. Когда нес тебя на руках из леса, ты не дышала, и я был уверен, что опоздал. Мне хотелось защитить свою подопечную от всего, что может причинить боль, поэтому я не решился сказать о гибели твоего отца. И чуть не потерял тебя из-за собственной глупости и гордости. Я бы не смог жить без тебя, а потому, стоило мне понять, какой опасности ты себя подвергаешь, как я уже не мог сдержаться. Прости.

Признание Хеймитча доносится сквозь окутавшую меня пелену тумана — плотного, вязкого, мутного. Снова появляется стойкое ощущение, будто я лишь наблюдаю за разворачивающимися событиями со стороны — безмолвный и, возможно, нежеланный свидетель чужого откровенного разговора. Будто те три слова, скупые и, в какой-то мере, жестокие, которые в следующее мгновение сорвутся с моего языка, говорю не я, а кто-то другой. Будто то ледяное спокойствие и равнодушие присущи не мне, а тому, кто занял мое место, существу, в котором меня не узнает даже ментор.

— Отпусти, — мой шепот больше похож на раздраженное шипение. — Отпусти меня.

— Нет, — так же тихо, но с явной болью в голосе отвечает ментор. — Я не повторяю своих ошибок.

— Мне нужно домой. Родители беспокоятся.

— Надо же, ты вспомнила о семье! — ядовито произносит Хеймитч, но осекается под моим холодным взглядом. — Я пойду с тобой.

— Не нужно, — я отстраняюсь и, избегая пристального взгляда ментора, приоткрываю дверь.

— Это ты так думаешь! — мужчина выходит на улицу вслед за мной. Равнодушно пожав плечами, переходу дорогу, разделяющую наши дома и поднимаюсь по лестнице. В прихожей меня встречает мама. Приходится приложить усилия уже только для того, чтобы улыбнуться:

— Я в порядке, просто задержалась в лесу.

— Почему ты не была в школе? — начинает допрос встревоженная женщина, но Хеймитч моментально прерывает ее:

— Не сейчас, Кэтрин.