Игра на двоих (СИ)

Обычная простуда затягивается, и я остаюсь в постели на следующие две недели. Тем временем пролетает октябрь: солнце почти не показывается, крупные, тяжелые капли дождя не переставая барабанят по крыше, над Деревней Победителей повисает плотный серый туман. На чердаке становится все холоднее; родители предлагают перебраться на второй этаж, в одну из комнат, где хотя бы есть камин, но я упрямо оказываюсь, закутавшись в одеяло, согревая руки собственным дыханием и чувствуя, как медленно, но верно превращаюсь в льдинку. Если раньше лед сковывал только мой разум, подавляя чувства и эмоции, то теперь он постепенно покрывает и тело, заставляя дрожать от постоянного холода и с сожалением вспоминать погожие летние дни. Только, кажется, даже солнце уже не сможет растопить тот айсберг, в который успело превратиться мое сердце.

Однажды вечером у меня не получается уснуть: даже многочисленные слои одежды и теплое одеяло не помогают мне согреться. Открыв глаза, я смотрю на тот кусочек иссиня-черного неба, который виден из окна моей комнаты, и тщетно пытаюсь унять стук зубов, который стал куда чаще, чем ритм моего же сердца. Вдруг в ночном мраке загорается два огонька — кажется, я разбудила ментора. Окончательно проснувшись, он долго сверлит меня взглядом, но не говорит ни слова. Закрыв глаза, предпринимаю еще одну попытку уснуть. Внезапно я слышу скрип кресла и звук осторожных шагов. В следующую секунду кровать прогибается под тяжестью второго тела. Хеймитч откидывает одеяло и все так же молча ложится рядом. Меня обнимают сильные руки, и я сразу же забываю о холоде, словно оказавшись в огне — не опасном, сжигающем, но мирном, дарящем тепло и покой.

Несколько минут спустя я наконец согреваюсь и засыпаю. С тех пор мы проводим так каждую ночь. Как только на улице темнеет и родители расходятся по своим комнатам, ментор ложится рядом со мной, и корка льда, покрывающая меня с ног до головы, моментально начинает таять. Однажды ночью, повернувшись к мужчине, но не обнимая его в ответ, прижимаю чуть дрожащие руки к его груди, там, где сердце. В комнате стоит мертвая тишина, а потому мне нетрудно почувствовать его биение — быстрое, четкое, ровное. Я невольно сравниваю со своим — рядом с сердцем Хеймитча мое кажется не более чем льдинкой, время для которой остановилось. Создается такое впечатление, что все тепло, исходящее от тела ментора, сосредоточено здесь, в этом маленьком органе, терпеливо перекачивающем кровь. Словно в сердце мужчины горит огонь — живой, манящий, негасимый. На мгновение во мне зарождается надежда — слабая, почти неуловимая — на то, что однажды этот огонь согреет и меня, растопив лед не только снаружи, но и внутри. Но не успевает она усилиться, как я избавляюсь от нее — хватит жить в мире иллюзий и верить в чудеса.

На следующее утро меня будят слабые лучи солнца, у которого едва хватает сил пробиться сквозь пелену серых облаков и тумана. Стоит мне оглядеться по сторонам, как я моментально замечаю ментора — несмотря на то, что я иду на поправку, Хеймитч все еще не желает оставить свой пост. Следит, чтобы я не покончила с собой? Кстати, о доступных, пусть и болезненных, способах самоубийства — где мой нож? По привычке провожу рукой по одежде, но не нахожу карманов — я одета в пижаму. Оглянувшись по сторонам, замечаю свою куртку аккуратно сложенной на прикроватной тумбочке — вероятно, ментор, заметив, что мне лучше, надеется вытащить подопечную на улицу. Протянув руку, беру верхнюю одежду и проверяю карманы. Пусто. С недоумением и негодованием смотрю на стоящего у окна ментора. В темно-серых глазах мужчины читается опасение пополам с решимостью. Молчание затягивается, мы лишь сверлим друг друга взглядами: мой — холодный, полный ледяного спокойствия, его — теплый, почти обжигающий.

— Твой нож забрал я, — говорит Хеймитч. — Получишь его обратно только тогда, когда я смогу убедиться, что ты больше не причинишь себе вреда.

— А как же самооборона?

— Это уже моя забота — пока я рядом, с тобой точно ничего не случится. Даже если ты сама этого пожелаешь. Как ты себя чувствуешь? Знаю, в твоем случае задавать подобный вопрос глупо, но все же?

— А как долго ты собираешься быть рядом? — как обычно, игнорирую его вопросы и задаю свои.

На этот раз мне даже удается поставить ментора в тупик. Пусть и всего на мгновение.

— Пока ты не попросишь меня уйти, — просто отвечает он.

— А если и правда смогу попросить? Скажем, прямо сейчас? — мой тон звучит вызывающе, но я не могу остановиться.

— Ну, так проси. Я жду! — глаза ментора смеются.

Раньше я бы возненавидела его за эту насмешку, за вызов, за желание увидеть мою слабость и мое поражение. Но вместо этого в мою душу ужом проскальзывают глухое раздражение и презрительное безразличие. Он хочет проверить, как далеко я способна зайти? Не вопрос.