Игра на двоих (СИ)

Гель и зубная паста с экстрактом мяты. Все лучше, чем аромат спирта.

— Прости. — шепчет мужчина. — Я очень зол на самого себя. Ты не должна была этого видеть.

— Я не должна была видеть чего?

— Мою слабость, — каждое слово дается ментору с неимоверным трудом, словно ему приходится насильно проталкивать звуки через глотку. — Боль. Страх.

— Ты боишься?

— Я не знаю. Я просто устал, Эрика. Двадцать два года я надеюсь, что что-нибудь случится, и мне не придется возвращаться на сцену, в Штаб Игр, в реальность. До встречи с тобой я просто существовал в объятиях забвения в ожидании смерти. Теперь я не знаю, чего ждать. Многое изменилось -во мне, моих мыслях, жизни мире, но кое-что остается неизменным. Мне по-прежнему плохо в день Жатвы. Хуже, чем в любые другие дни.

— Слабости и страхи есть у каждого, — тихо отвечаю я, не отрывая взгляда от летнего пейзажа за окном. — От них не застрахован никто. Это человеческая природа.

Чувствую, как Хеймитч качает головой.

— Я не имею права быть слабым. Теперь дело не только во мне.

— Ты не обязан делать вид, что все в порядке, только ради меня, — я прерываю его, но он не обращает внимания на мои слова.

— Ты была моим любимым трибутом, детка, но все закончилось. Я больше не твой ментор. Теперь ты моя полноправная напарница. Я бы очень хотел успокоить тебя. Сказать, что все не так страшно, и быть ментором намного лучше, чем трибутом. Но я не могу, Эрика. И боюсь того момента, когда с тобой случится то же, что со мной за прошедшие годы.

Поняв, что на самом деле тревожит мужчину, я обращаю на него снисходительный взгляд.

— Ошибаешься, Хейм. Ты навсегда останешься моим наставником.

— Я бы предпочел учить тебя несколько другим вещам, — на тонких губах Хеймитча появляется привычная усмешка, но глаза моментально выдают настроение обладателя.

Они словно присыпаны пеплом. Их тусклый взгляд пугает меня; ментор выглядит как никогда усталым, изможденным и даже постаревшим.

— Тебе всегда так паршиво в этот день? — отведя взгляд, осторожно спрашиваю я.

— Да. Не представляешь, насколько, — с отвращением в голосе отвечает ментор.

Представляю. Но все, что могу сделать — пожелать, чтобы мне хватило сил облегчить его страдания.

— Я просто умираю. Из года в год, — глухо шепчет ментор, все крепче прижимаясь ко мне и все глубже зарываясь лицом в аккуратно уложенные пряди. — А сегодня все еще хуже.

— Замолчи! — мне страшно видеть его таким и понимать, что я ничем не могу помочь. И еще страшнее от того, что очень скоро мне предстоит стать такой же как этот сломленный, разочарованный, опустошенный мужчина. «Ты уже такой стала», — нашептывает внутренний голос. Но вдруг что-то отвлекает меня от собственных мыслей: до меня доходит смысл последней оброненной им фразы.

— Это из-за меня?

— Что?

— Все еще хуже? — я повторяю его собственные слова, внимательно следя за реакцией мужчины. — Из-за того, что теперь тебе придется отвечать за двоих?

Тот непонимающе моргает.

— Что ты несешь, детка?

— Не я. Ты сам сказал это.

В глазах ментора мелькает тень злости, смешанной с болезненным разочарованием. — Я не это имел в виду. Это большая ответственность, и я не уверен, что справлюсь. Что у меня хватит сил избавить тебя от всех ужасов, которые происходят на глазах менторов. Как я могу спасти свою напарницу, если не в силах помочь себе сам? Это не из-за тебя, но ради тебя, Эрика.

Я слишком долго обдумываю его последние слова, и он не выдерживает:

— Если ты скажешь, что разочарована во мне, я…

Но я обрываю его:

— Я не об этом. Скажи одно слово, и тебе больше не придется возвращаться в Капитолий. Ты даже можешь больше не смотреть Игры по телевизору.

— Что ты задумала?

— Я дам тебе то, о чем ты мечтал все эти годы.

Под странным взглядом Хеймитча я теряю решимость и не сразу могу продолжить:

— Свободу и покой. Я займу твое место.

— Ты готова принести себя в жертву моим страхам?

— Это не жертва, — снисходительно улыбаюсь я. — Я спасаю тебя, как ты меня весь последний год. Ты имеешь право быть свободным от Игр после всего, что пережил. А мне еще только предстоит пройти это испытание. Очень скоро я научусь всему, что должен уметь хороший ментор. А к боли мне не привыкать, ты и сам это знаешь.

— Но…

— Нет. Никаких «но». Просто подумай.

— Скажи, детка, — Хеймитч делает вид, что задумался над столь соблазнительным предложением, — если бы я согласился… если бы… остался здесь, в Деревне Победителей, вместо того, чтобы присутствовать на церемонии Жатвы, в покое и безопасности… Ты бы возненавидела меня за слабость?

Я пытаюсь представить, каково это — оказаться в Капитолии без Хеймитча, без его защиты и поддержки, подсказок и советов, привычной иронии и насмешек — и мысленно содрогаюсь от ужаса. Будет сложно. Страшно. Больно. Но винить в этом ментора? Никогда.

— Нет, — мой голос звучит так твердо и уверенно, что Эбернети не сводит с меня удивленного взгляда.

В нем читаются одобрение, гордость и благодарность. Он знает, что все, сказанное мной, — чистая правда. Это знаю и я.

— Я справлюсь. У меня хватит сил, Хейм.

Вдруг мужчина запрокидывает голову и заливается громким смехом.