Андерси удовлетворенно кивает и представляет Эффи. Та бодрым шагом выходит к кафедре, благодарит мэра за теплый прием и провозглашает: «Счастливых вам Голодных Игр! И пусть удача всегда будет с вами!». Я вспоминаю, какие эмоции вызвало у меня ее пожелание в прошлом году: мне казалось, что эта раскрашенная кукла просто издевается над нами, по опыту зная, что удача бывает на стороне Дистрикта-12 очень редко. Теперь мысли текут совершенно в другом направлении: насколько сильной нужно быть, чтобы из года в год искренне улыбаться и желать победы тем, кто не видит ее даже в самых смелых мечтах, кто готов умереть просто так, не пытаясь бороться? Сколько нервов требуется, чтобы вытягивать имена детей из стеклянного шара, понимая, что они не смогут пережить ни одного дня на Арене? Отдавая себе отчет в том, что, пусть отчасти, именно ты стала их палачом? Зная, что ты будешь вынуждена делать это год за годом, до самой смерти, ведь у сопроводителей из Капитолия, в отличие от менторов из Дистриктов, не бывает тех, кто приходит им на смену? Стоящей рядом со мной женщине все это хорошо известно. И при этом она оставалась, остается и навсегда останется человеком. Мне наконец удается подобрать определение тому первому незнакомому чувству. Это уважение. Покончив с приветствиями и благодарностями, Эффи демонстрирует подарок, подготовленный Капитолием специально для новой церемонии Жатвы — очередной видеоролик об истории Голодных Игр. Я устало прикрываю глаза. Голос диктора — громкий, пронзительный, въедливый — врезается в разум, заполняя даже самые укромные уголки сознания и вытесняя все остальные, ненужные, мысли.
«Мир. Народ восстал из праха и родилась новая эра. У свободы есть цена. Страна больше никогда не познает такой измены. По одному юноше и одной девушке. До последней капли крови. За честь, отвагу и самоотречение. Победитель. Символ нашей щедрости и великодушия. Вспоминаем наше прошлое. Охраняем наше будущее». Однако даже после того как на громадном экране снова появляется герб Капитолия, Бряк не спешит к стеклянному шару за именем первого трибута. Я открываю глаза и внимательно слежу за ней. Навесив на лицо самую сладкую улыбку на которую она способна, женщина объявляет, что Организаторы и сам Распорядитель Игр подготовили Дистрикта еще один подарок.
Изменение в правилах. С отвращением чувствую, как по спине пробегает холодок. Подобное случается раз в три-четыре года — с одной стороны, чтобы не давать Дистриктам и трибутам расслабиться, забыть о том, что значат Игры, с другой — не слишком часто, чтобы подобное развлечение не приелось зрителям. На моей памяти было два или три подобных случая. Однажды Ареной стал один из районов Капитолия, в другой раз на Игры отправились только девочки. На первый взгляд изменение в правилах кажется настоящим подарком от Организаторов, призванным хоть немного облегчить участь трибутов, однако вскоре становится понятно, что это совсем не так. Просто публика требует хлеба и зрелищ. Что же подготовили Сноу и Сенека на этот раз?
Эффи делает эффектную паузу, создавая еще большую интригу. Тем не менее, в глазах потенциальных жертв читаются равнодушие и усталость — «скорее бы все закончилось» — и лишь немногие испытывают какое-то подобие страха. Когда Бряк наконец объявляет, в чем состоит замысел организаторов, я с облегчением выдыхаю. Дистрикт-12 подобный поворот событий точно не испугает. На нынешней церемонии Жатвы не допускается добровольное участие в Голодных Играх. На Арену отправятся лишь те, кто будет выбран, чье имя окажется в руках тянущего жребий. В этом году право сделать это предоставляется Победительнице прошлого года.
«Что-то Сноу слишком расщедрился на подарки», — неторопливо размышляю я, не сразу заметив, что все взгляды один за другим обращаются ко мне. Что? Пока ноги несут меня к кафедре, я успеваю послать встревоженный взгляд Хеймитчу и незаметно, одними губами прошипеть Бряк: «Очень надеюсь, что ты шутишь!». Первый растерян не меньше меня. Вторая, поравнявшись со мной, шепчет: «Приказ Президента. Имена трибутов должна вытянуть ты».
— По традиции, дамы вперед! — кричит Эффи в микрофон и передает слово мне. В голове мелькает злорадная мысль: вот он, тот незабываемый момент сладкой мести за непонимание, за всю ненависть ко мне, за пожелания смерти, за мое изгнание. Теперь один из ваших драгоценных детей, тех, кого вы так ревностно оберегали от встречи со мной, отправится на верную смерть по одному моему слову. А я буду наблюдать за медленной и мучительной гибелью мальчика или девочки и не сделаю ровным счетом ничего, чтобы спасти своего трибута.