Игра на двоих (СИ)

Питер слегка высовывается в окно и, ни на секунду не переставая улыбаться во все тридцать два белоснежных зуба, машет рукой всем собравшимся. Прим, взглянув на него, на меня и на людей, стоящих на станции, присоединяется к будущему сопернику. В ее глазах читается страх и смущение, но губы растягиваются в приветливой улыбке. Прижав сжатые в кулачки руки к груди, она с любопытством разглядывает пеструю, словно радуга, толпу. Пит наклоняется и шепчет ей на ухо два коротких слова: «Не бойся». Девочка кивает и тоже поднимает руку в приветственном жесте.

То, что я вижу, глядя на своих подопечных, настораживает меня и в то же время заставляет задуматься о том, в каком свете будет лучше представить их публике. Но волнение растет и мысли пролетают мимо. Они не такие, как их соперники, и мне пока не совсем понятно, хорошо это или плохо. Их улыбки и смех слишком искренние для Капитолия. Все, кто хотя бы немного знает настоящие правила Голодных Игр, ждут, когда трибуты наденут маски, призванные скрыть подлинные чувства человека, отправляющегося на Арену, навстречу Смерти. Но ни Питу, ни Примроуз не нужно притворяться: они в самом деле испытывают все те эмоции, тень которых я вижу на их побледневших лицах. Это как насмешка — их первый вызов, брошенный зачерствевшему капитолийскому обществу, подобно тому, как это делаем мы с Хеймитчем. Они тоже смеются в лицо предрассудкам. Только в их смехе не слышно тонких, едва уловимых нот горечи и разочарования. Пока не слышно.

========== Глава 32. Истории не повторяются ==========

Один за другим мы покидаем вагон. Примроуз и Пит идут впереди, мы с Хеймитчем и Эффи следуем за ними. Пронзительные крики толпы просачиваются сквозь стены вагона, обитые тонкими листами железа и заглушают даже звонкий стук головокружительно-высоких и угрожающе-острых каблуков Бряк. Я спешу к выходу, не оборачиваясь: мне ведь известно, что за единственным мимолетным взглядом последуют долгие часы щемяще-тоскливой боли в груди и жгучее желание вернуться в родной Дистрикт, в родной лес, в Деревню Победителей, в мир и покой. Ворвавшийся сквозь приоткрытое окно порыв ветра приносит новые запахи. Они сладко-пряные, густые и липкие, словно утренний туман поздней осенью. Но, в отличие от свежего аромата серой дымки, здесь я чувствую лишь горечь. Зябко передернув плечами, прикрываю глаза и почти на ощупь направляюсь к выходу. Я больше не одна. Рядом со мной идут еще два человека, которые, судя по их притихшему виду, так же страстно жаждут вернуться домой. Сейчас это кажется невозможным, но мы должны сделать все, чтобы помочь хотя бы одному из них осуществить свое желание.

Чувствую, как на плечо ложится рука Хеймитча. Ах да, вот и еще один пленник Капитолия и Голодных Игр. От его прикосновения сердце успокаивается и на несколько секунд замедляет свой бег. Однако стоит нам выйти на платформу, и оно снова несется в бешеном ритме, словно готовясь выпрыгнуть из груди. Приветливо улыбнувшись, мы дружно поднимаем руки и долго машем собравшимся. Тут и там мелькают вспышки камер, слышатся приветственные крики и одобрительный свист. Прим оборачивается и одаривает меня вопросительным взглядом. Я вижу, как трудно ей находиться в самом центре внимания незнакомых людей, несмотря на всю ее наивную открытость этому миру. Мне остается лишь ободряюще кивнуть. Хеймитч слегка подается вперед и, наклонившись к Питу, что-то тихо говорит ему на ухо. Тот понимающе кивает и покровительственным жестом обнимает за плечи свою юную напарницу. Я с сомнением смотрю на Эбернети, но тот лишь усмехается краями губ и незаметно подмигивает. Кажется, у одного из менторов уже есть план.

Час спустя мы прибываем в Центр Подготовки. В просторном холле трибутов уже дожидаются помощники стилистов и, не успеваем мы войти в зал, как Прим и Пита уводят в подсобные помещения — «смывать серость Двенадцатого», как любит выражаться Эффи. Меня, Хеймитча и Бряк провожают в небольшие, просто обставленные гостиные: по традиции, пока команда подготовки превращает трибутов в чистые листы, на которых можно творить все, что только заблагорассудится капитолийцам, менторы встречаются со стилистами, чтобы обсудить образ, в котором их подопечные предстанут на Большом Параде перед многотысячной публикой.

Комната, в которой мы ожидаем появления Цинны и Порции, не в силах поразить воображение своими размерами, однако приятно удивляет по-домашнему уютным стилем. Ни резких линий и цветовых контрастов, ни стеклянных стен и изогнутой в самых немыслимых позах мебели — только привычные чуть шершавые деревянные поверхности и мягкая ткань обивки дивана.

— Надо же, мой любимый трибут стал ментором! — звуки голоса друга звучат для меня ничуть не хуже мелодии, сыгранной Хеймитчем на старом, чуть дребезжащем рояле.

Губы сами собой растягиваются в широкой улыбке; Цинна белоснежно улыбается в ответ и, подойдя ближе, заключает меня в крепкие, но бережные объятия.

— Рад тебя видеть, Генриетта.